Васильевский Остров: район-"неудачник"

Отчет о прогулке

Васильевский Остров, 17 июня, 18.00-20.30

Сначала мы приняли решение сфокусировать свои наблюдения на «внутренностях» ВО – его дворах и прочих закутках, не видимых с собственно линий – улиц ВО. Маршрут в итоге заключался в изучении задворков здания Академии Художеств (На Университетской набережной), улицы Репина и ее дворов (только оползанию дворов этой улицы в чеасти между Большим проспектом и Румянцевским сквером ушел час, на оставшуюся часть был потрачен еще час).

По порядку. Первый объект – Академический сад «за спиной» здания Академии Художеств. Зеленый, но не очень ухоженный (пара старых скамеек, развалины какой-то хозяйственной постройки, прочие полуразрушенные постройки) сад, видимо, любимое место прогулок местных. Поскольку погода была хорошая, там было довольно людно – дети без сопровождения родителей и с родителями, пожилые люди, какие-то женщины. Число не записала, и сейчас уже не помню. Мы были там с Катей Г., и когда она остановилась, чтобы рассказать и показать в лицах произошедшую с ней недавно историю, проходивший мимо нетрезвый гражданин лет 50 с букетом наломанного где-то шиповника, остановился и заинтересованно ее слушал.

Затем он направился к сидевшим неподалеку женщинам и, похоже, вручил им букет. Самого момента вручения я не видела, видела только его, бредущего уже без букета через пару минут.

Дети играют.

Задний двор (вход из сквера): там видимо, помещения академии – «Вечерние рисовальные классы» и еще какие-то мастерские. Довольно обшарпанное все, на улице под навесом и за решеткой – скульптуры. Многие двери открыты, можно просто так войти в подъезд и заглянуть в мастерские, подняться по лестнице. Выйдя из двора на 2-3 линию, мы отправились на улицу Репина, на которую попали со стороны Большого проспекта. Тут же по левую сторону мы увидели узкий дворик, без зелени, в котором сидела группа из 4 молодых людей лет 15-17, которая распивала что-то из жестяных банок. Мы вошли во двор, и тут же видели проходную парадную – из двора вела дверь на лестницу, с которой тут же можно было выйти на Большой проспект. Обе двери, и во двор, и на проспект, были открыты настежь. Внутри – характерный запах мочи, но подметено, и рядом веничек стоял. На стенах надписи АНТИФА, перечеркнутые. Пол раньше был покрыт изразцом, плиткой, но теперь она в основном разбита и дыры замазаны цементом. Плитка сохранилась только по бокам, у стен. Стены обшарпанные сильно.

Дворы улицы Репина

Потом вышли на Большой и снова вернулись на Репина, пошли в следующий двор. Далее последовал ряд в общем-то похожих дворов (между Репина и 1 линией, слева по ходу движения). Многие из них были открыты, причем из некоторых дворов вели специфические сквозные ходы на 1 линию (спускаешься в этакий полуподвал, попадаешь в каменный туннель, через который выходишь на линию, из такой же малоприметной двери; если не знать, с линии можно и не догадаться, что это проход. Мы же периодически вылезая на линию, принимались дергать все двери, и иногда они оказывались открытыми проходами – МЕСТНОЕ ЗНАНИЕ, НЕ ЗНАЕШЬ – НЕ ПРОЙДЕШЬ). Видимо, их и не закрывают, т.к. не всякий чужой поймет, как это устроено.

Далее. 2 двора были очень похожих: входишь – и справа вход в квартиру. Перед ней – палисаднички, за которыми явно ухаживают. Около одного – скамейка, привязанная цепью с замком. Перед другим – импровизированные клумбы из шин (такие часто устанавливают, чтобы помешать парковать машины у себя под окнами).

Далее. Много открытых подъездов, только некоторые защищены домофонами и замками. Только одна женщина прореагировала на наше присутствие и фотографирование – вахтер в архитектруном бюро, которое находится в глубине одного из дворов со стороны Академии Художеств. Она спросила нас, куда мы идем, когда там забор (забором огорожен двор Академии со стороны Репина). Но успокоилась, когда я ей сказала, что смотрю красивую мозаику на здании. Т.е. люди явно уверены, что в их районе есть эстетическая, историческая, туристическая ценность, поэтому интересующиеся праздношатающиеся не вызывают вопросов.

В пару дворов с калиткой с домофоном мы проникли благодаря тому, что выходили люди или выезжали машины. Причем внутри они ничем не отличались от остальных, открытых дворов.

Здесь очень хорошо было бы изучать представление о своем-чужом. + понимание значимости места, в котором живешь. + специфику организации жизни внутри квартала – т.к. основная жизнь Васьки явно во дворах, а не на линиях. + меня преследовало ощущение, что здесь не Питер, т.к. увитые плющом навесы над входами в дома выглядели как южный город.

Он мог бы стать прекрасным информантом

Затем, заглянув в один из дворов, где находилась странная деревянная стена покосившаяся и «Скульптурная студия», как гласила надпись на потертой двери, попались местному жителю. Потрепанного вида мужчина лет 50, возможно, выпивающий крепко, заинтересовался тем, что я фотографирую. Видимо, решил, что мы туристы и захотел нам показать «старую конюшню», «витраж» и «самый интересный дом на ВО». Повел нас дворами. Сначала пошли через дворы на 2 линию – во дворе и правда оказалось разбитое зданьице, видимо, конюшня. «Вот тут баре жили…» (куда показал, не увидела). Потом в доме на 2 линии (пытались войти со двора, он дергал дверь, не вышло, пошли с линии). Звонил в домофон – «Это Козлов откройте». Оттуда «Мы никому не открываем!» Он поругался, но потом позвонил еще раз туда же «Откройте на минуточку, люди хотят витраж сфотографировать». Открыли тут же (Козлову не открыли, а неизвестным, желающим сфоткать витраж - да…). Внутри на лестничных клетках – остатки витража, который «схлопнулся во время пожара года 4 назад, а так все было витраж». Потом пошли дворами со 2 на 6-7, причем на входе, на воротах со второй линии стоял кодовый замок современный (электронный, с таблеткой, а не механический). Козлов набрал код – «здесь местные знают, а у некоторых даже таблетки». Пока шли через двор, обсуждали, как теперь все позакрывали дворы, а раньше можно было с первой линии пройти на 22ю дворами. Но этот двор – пусть только попробую закрыть, все снесут, ведь это наш проходной двор и т.п. 6-7 линию вышли: «а это наш Бродвей» (она пешеходная). Шли мимо метро – торговцы с рук, он с одной из теток поздоровался. Затем говорит: «по ВО нельзя ходить чохом, надо дворами, все самое интересное внутри». На 8 линии показал нам асимметричный дом и мы расстались. Все хотел, чтобы мы фотографировали (как назло села батарейка в телефоне), рассказывал, кто где у него учился и жил (дочка закончила старейший детсад), говорил, что помнит как Путин жил на 2 линии и до сих пор живут его родители и т.п.

Вывод: ВО – уникальный район, где местные жители знают больше, вся жизнь во дворах и внешнему глазу не видна, гордость за свой район и понимание его исторической ценности страшно велика. Люди ходят дворами и находят способы обходить возникающие в огромном количестве заборы и замки, хотя их все же становится много, что разрушает сложившиеся маршруты. При этом свой двор воспринимается, видимо, как продолжение дома, судя по обилию палисадников, тишине, открытости и т.п.

Сенная - маленький мир большой площади

Прогулка по Сенной площади - кладезь для социолога! наблюдать можно за торговлей, разными слоями населения (в т.ч. "социальным дном"), уличными артистами, отдыхающими гражданами и т.п. Сенная в своем репертуаре!

Об истории и современном положении Сенной можно почитать здесь

Сенная площадь - "чрево" или лицо Петербурга?

А.Желнина

Сенная площадь - весьма показательные метаморфозы отдельно взятого пятачка городского пространства

В Петербурге в последние годы наблюдаются бешеные темпы развития розничной торговли, что вызвало обширную дискуссию, например, в прессе; также и государство проводит активную политику в этой сфере. Процессы, которые происходят, создают контекст для перемен на Сенной – это включение постсоветской городской культуры в глобальную капиталистическую систему, иерархизация торговых пространств внутри самого города, установление новых социальных ролей и идентичностей посредством разных способов использования пространства города.

История площади

Сенная площадь появилась на карте города в первой половине XVIII века. Название «Сенная» закрепилось только в конце века (до этого она называлась «Большой» и «Конной» площадью). До 1930-х годов вся территория площади представляла собой огромный рынок, где были и павильоны, и «толкучая» торговля под открытым небом. Кроме того, площадь выполняла функцию «лобного места» в XVIII -первой половине XIX века. Нужно сказать, что весь окружающий Сенную район – и Садовая улица, и пространство между Вознесенским проспектом и рекой Фонтанкой – также специализировался на торговле: неподалеку находились существующий до сих пор Апраксин двор и исчезнувший огромный Александровский рынок. В результате такой концентрации в разной степени легальной торговли за районом Сенной прочно закрепилась репутация торгового ядра Петербурга-Ленинграда, а сам Сенной рынок многие десятилетия являлся главным источником продуктов питания для всего города. Интересно, что площадь пытались благоустраивать и в течение ее «имперского периода» существования – в начале XIX века предлагались проекты благоустройства с идеями засыпать «дурнопахнущий» Екатерининский канал (канал Грибоедова), проложить аллею со статуями самодержцев, а в 1826 году возникла идея возвести крытый рынок и несколько фонтанов (Деловой Петербург, 31 января 2005).

1830 г. Сенная

Картина, которая наблюдалась на Сенной площади на рубеже XIX – XX веков почти ничем не отличается от современной. «Сенная площадь и Сенной рынок – эти два понятия сливались в одно, как «чрево» Петербурга. Мы знавали Сенную площадь с громадными железными застекленными павильонами, в которых было несколько рядов всевозможных лавок со съестными припасами. <…> Снаружи этих павильонов тоже располагались лавчонки, которые торговали всем, чем угодно…» (Засосов, Пызин 1991: 90-91).

В целом торговля на рубеже веков в районе Сенной организовывалась следующим образом: четыре больших железных остекленных павильона (построены они были в 1883-1886 годах, в результате одного из дореволюционных благоустроительных порывов) имели свою «специализацию»: павильон у старой гауптвахты (здание Гауптвахты Сенного рынка возведено в 1818-1820 годах для полицейского надзора на рынке, а позже использовалось как лаборатория по проверке продуктов) специализировался на продаже мяса, также были «рыбный» павильон, в корпусе у церкви Успения (разрушена в 1960-е, сейчас на этом месте вестибюль метро «Сенная площадь») продавали мясо, овощи и фрукты, в корпусе у Таирова переулка - скобяной товар и разного рода «промтовары». Каждый павильон делился на ряды и лавки, каждой лавке присваивался номер. Между павильонами шла торговля под открытым небом, с рук, с земли – поэтому вся площадь торговала и шумела; внутри павильонов «было тише, степеннее» (Засосов, Пызин 1991: 91). «Специализированные» торговцы в павильонах были одеты одинаково, почти «по форме», а также отличались особой обходительностью (там же, с.92). Среди толкучки также играли «в наперсток» и устраивали прочие мероприятия разношерстные жулики, торговали краденым, воровали карманники. Интересно, что уже тогда на Сенной площади имелась дифференциация торгового пространства в зависимости от достатка покупателей: «филиал» Сенного рынка у Обуховского моста отличался от «головного» рынка менее качественным и более дешевым товаром, покупатели там были победнее, соответственно падала и обходительность продавцов.

1910-11 гг. Железные павильоны на Сенной. Фотограф К.Булла

В советские годы рынок с площади был удален в прилегающие к ней кварталы, перестроены некоторые дома, снесена церковь Успения, построены станции метро и устроен автовокзал. Торговля на площади организована в форме традиционных советских магазинов с несколькими отделами, прилавками, незаинтересованными продавцами и т.п. Только в некоторые кризисные моменты советской истории возрождалась немагазинная торговля – в послевоенные годы, киоски появляются в 60-е. В принципе на большинстве фотоснимков площади в советские годы наблюдается абсолютно «голое», пустое пространство площади с зелеными насаждениями по периметру.

30-е гг. Сенная: очередь за продуктами

Период «стихийного рынка» - 90-е годы: либерализация

В конце 80-х-начале 90-х к площади вернулся ее стихийно-торговый характер: тогда она покрылась тесными рядами маленьких киосков, палаток, а также стала эпицентром «толкучей» торговли с рук. Это связано с общей ситуацией с торговлей в стране: на фоне либерализации торговли [2], перехода от плановой к рыночной экономике, тяжелого материального положения горожан, а также ослабления государственного контроля над этой сферой процветают немагазинные, нестационарные и нелегальные формы торговли [3]. Экономический и политический кризис рубежа 80-х-90-х годов привел к тому, что в условиях постоянного дефицита продуктов первой необходимости вся реальная торговля переместилась из официально предназначенного для этого пространства магазина – в его подсобки, черные ходы, а чаще – на «толкучки» и базары («Огонек» № 37 (3242), сентябрь 1989) (перемещение торговли в даже физическом пространстве из официального торгового зала в разного рода импровизированные торговые точки довольно символично: в социальном измерении торговля перестала быть упорядоченной и прозрачной для государственного контроля; триумф «немагазинных» форм торговли, приучение горожан к новой системе обеспечения собственных потребностей и к новой организации потребительской сферы, потеря значимости традиционного магазина, в котором невозможно стало приобрести необходимые продукты по приемлемой цене, и переход к «толкучей торговле» должен был быть явным практическим индикатором того, что изменилась в целом общественно-политическая система страны).

Одной из «толкучек», на которой закупал продукты практически весь город, стала Сенная площадь. «Стихийная торговля всем, чем угодно, шла в те годы не только по периметру бетонного забора, но и на периферии Сенной – на Московском проспекте и Садовой улице, на внутриквартальный просторах быв. Октябрьского рынка, еще не подвергнутого кардинальной перестройке, и практически по всей длине улицы Ефимова, а также на прилегающем к ней обширном пустыре, который позже займет железобетонный центр коммерции» (Григорьев, Носов 2003: 67).

Пространство площади, с одной стороны загроможденное оставшимися от постройки станций метро конструкциями Метростроя, с другой стороны – «ларечным городом» и барахолкой [4], было довольно трудно обозримо, хаотично, а потому контролируемо скорее неформальными группами, нежели официальными городскими властями (одна из основных претензий к площади, озвученная, правда, несколько позже, во второй половине 90-х, когда к потребностям выживания прибавились требования комфорта и безопасности – это небезопасность и криминализованность площади, незащищенность потребителя). Более или менее стационарными точками торговли на площади были киоски, большая же часть торговли производилась с рук, с автомобилей, переносных складных прилавков, картонных коробок – при необходимости вся торговля могла быть легко свернута (в конце 90-х это приобрело особенно большое значение, в период гонений на «нецивилизованную торговлю» стали проводиться рейды милиции). Таким образом, видна явная параллель между обустройством физического пространства площади и социальным миром города и страны – нестабильность, нестационарность, готовность к переменам и большая доля свободы характеризует обе сферы.

На вновь превратившейся в рыночную площади стали снова проводиться не очень легальные торговые сделки и собираться «подозрительные» люди. «Торговля валютой, краденым, импортным товаром, китайскими шмотками, турецким тряпьем самого нижайшего пошиба, наркотой и оружием на СП, особенно около метро, наверное, была на пике своего расцвета (воспоминания очевидца с веб-портала http://dimo.spb.ru/).

На Сенную стали стягиваться разного рода жулики, особенно «популярные» в 90-е «лохотронщики»: «во второй половине 90-х «лохотронщики» обитали на Сенной, главным образом, в восточной части площади, и далее – по Садовой улице ближе к Апраксину двору. В первой половине 90-х, в пору расцвета барахолки, на Сенной преобладали т.н. «наперсточники» и жулики, промышлявшие игрой в «три листа» (в южной части площади). Дольше всего и практически легально действовала «беспроигрышная лотерея», представлявшая собой разновидность того же «лохотрона». Если возле здания метро валютные менялы действовали более-менее честно, то на примыкающей к площади Садовой дежурили те, кто уже «кидал» (Григорьев, Носов 2003: 70-71).

Среди «новых черт» площади можно назвать не только ее резкую коммерциализацию и передачу из единых планирующих «рук» государства на откуп разного рода индивидуальным действующим лицам и «мелкому бизнесу», но и то, что на ней стало очевидно присутствие «маргиналов» и «творческих личностей» - во-первых, бездомных, алкоголе- и наркозависимых людей, проституток, «рекетиров» и «лохотронщиков». Можно проинтерпретировать это проявление и в «позитивном» ключе – повысилось «разнообразие» населения города, или, скорее, представленность маргинальных групп в публичном пространстве. Как ни странно, этот процесс указывает на рост «урбанизированности» Петербурга и, опять же, либерализации его публичной сферы (маргинализация и диверсификация жизненных стилей – одна из характерных черт урбанизации, как это описывается в классических текстах, начиная с Луиса Вирта – Wirth 1938).

И.Селеньи также указывает на то, что после падения социализма мы можем визуально наблюдать трансформации городов, движущихся в направлении урбанизации западного типа. Поразителен рост городской маргинальности: мы явно видим это на Сенной площади. Количество бомжей, беспризорников и прочих «подозрительных личностей» на площади – явно возросло с падением социализма. Бездомность, по Селеньи, связана с облегчением полицейского контроля и является показатель уровеня маргинальности населения (а это в свою очередь – показатель урбанизированности).

Переход к рыночной системе переориентировал систему торговли на новый приоритет: доходность. Поэтому если раньше продавец был чиновником государственной системы, заинтересованным лишь в исполнении плана, а не в удовлетворении покупателя, то в начале девяностых годов «отпущенная на волю» и ставшая рыночной торговля поменяла роль продавца. Теперь он стал заинтересованным лицом, и отношения продавец-покупатель стали саморегулирующимися, т.е. не нуждающимися во вмешательстве вышестоящих инстанций. «Народное предпринимательство», как называет возникшее в постсоветские годы явление В.В.Радаев, видоизменило культуру торговли и повседневности в целом.

Торговля на Сенной площади, как и на любой «толкучке» носит «личный характер» - каждый продавец работает на себя, так же как и каждый покупатель (грубо говоря, они не столько выполняют функцию в рамках крупной организации, сколько стремятся к собственному выживанию или обогащению). Однако на площади торговали в то время не только профессиональные продавцы – по свидетельствам очевидцев, торговать мог тогда кто угодно, набравший в своем доме пригодного для продажи старья или грибов в лесу. В стихийную торговлю тогда включилось практически все население города – причем каждый мог оказаться по обе стороны «прилавка» - виртуального, так как реальный прилавок в реальном магазине не был столь значим, как обозначенное в пространстве картонной коробкой, лотком или персоной продавца торговое место на Сенной площади.

Таким образом, доступ к торговле получили все желающие. Одновременно с этим участники процесса купли-продажи на Сенной площади фактически получили возможность формирования ее облика: пространство площади практически заново «произвели» в 90-е годы, когда государственное планирование закрыло глаза на хаотическую свободную торговую деятельность. Без подавляющего влияния городских властей площадь, снова приобретшая коммерческий колорит, уподобилась своему досоциалистическому виду. То есть постсоциалистическая трансформация города в данном случае – это процесс возвращения городу его стихийного «урбанистического» характера. Интересно то, что все это стихийное, народное предпринимательство – если говорить языком М.де Серто – это неожиданно количественно и временно победившая тактическая деятельность: в связи с временной дестабилизацией стратега, государства, на период межвременья – пока один стратег сменяет другого.

В данном случае «антидисциплинарная» деятельность выражалась в самостийной коммерции, фактически самовольном захвате площади индивидуальными торговцами; нестационарные формы организации торговли – ящики и «клеенки» вместо прилавков магазинов, сколоченные из подручных стройматериалов ларьки – это полная противоположность спроектированным, специально приспособленным, продуманным пространствам магазинов советского и более позднего постсоветского времени. Подчинение торговли и поведения на стихийном рынке не государственным, официальным, нормам, а скорее неформальным правилам поведения и неформальным и даже криминальным, «теневым» лидерам также создавало особую сферу, не подчиненную и неподконтрольную официальным органам власти. Отсутствие четких барьеров в доступе к торговому пространству (как для покупателей, так и для продавцов), мобильность (легкость в установке и «демонтаже» торгового места), непредсказуемый состав товара (история о покупке мемориальной доски с места дуэли Пушкина, рассказанная в поэме Г.Григорьева «Доска») – это основные черты рынка 90-х годов. При почти полном отсутствии интереса со стороны городских властей, занятых другими делами в период «системного сдвига», самовольный рынок на Сенной процветал.

К концу 90-х годов, по-видимому, в связи с развитием розничной инфраструктуры и ростом благосостояния горожан, рынок терял размах.

Конец 90-х годов и реконструкция 2003 года: стабилизация

Во второй половине 90-х годов ситуация в стране и на Сенной площади радикально меняется. На смену потребности купить продукты по сходной цене приходит потребность купить и не быть обманутым, а еще лучше – получить от процесса покупки удовольствие. Возникает дискурс о «цивилизованной торговле». Цивилизованную торговлю в лице сетевых розничных компании [5] в 1997-1998 годах в прессе «рекламировали» как новый уровень торговли, к которому желательно бы перейти. Один из основных элементов – это «западный», «европейский» характер «цивилизованных» форматов. Продолжая вытеснять – разными способами: посредством переманивания клиентов или физического вытеснения в результате договоренностей с городскими властями – рынки и другие «нецивилизованные форматы», ритейлеры представляют собой будущее, «модернизацию», «движение вперед» по мнению, в том числе, городских властей; кроме того, администрации и налоговым органам с ними явно «легче работать». Благодаря такому тесному сотрудничеству, городские власти (правительство города и администрации районов, обладающие юридическими инструментами влияния на ситуацию) и крупный бизнес могут себе позволить «заказывать музыку» - т.е. формировать и городское пространство, и мнение прессы.

Такому положению дел благоприятствует политика администрации города: не всегда последовательная, однако с четко угадываемым направлением. В 1998 году бывший тогда губернатором Петербурга В.Яковлев объявил «войну ларечникам», но действовал не слишком последовательно. 1 апреля 1998 года вышло так называемое «11-е постановление»: «Закон о применении контрольно-кассовых аппаратов», призванный усилить контроль именно за торговлей на рынках, в ларьках и прочих точках частной розничной торговли. Начинается борьба с «базарным произволом», «торговой вакханалией» и «превращением Петербурга в палаточный городок», поскольку «цивилизованная торговля несет с собой не только эстетическую и санитарную красоту, но и деньги в местный бюджет». В 1998 году увеличивается количество проверок на рынках и ларьках, взимаются крупные штрафы за отсутствие учетной техники – кассовых аппаратов и разного рода лицензий (на торговлю алкогольной и табачной продукцией).

В 1998 году публикуется решение о реконструкции Сенного рынка – и самой площади – которые превратились в символ и «идеальный тип» ставших неприемлемыми барахолки и неконтролируемой торговли с рук. Основные мотивы проекта – повышение контролируемости (финансовой) розничной торговли, совершенно бессистемно разбросанной по всему городу, по всем общественным местам, пешеходным тротуарам, в т.ч. вынуждая пешеходов выходить на проезжую часть, чтобы пройти мимо. Реконструкция Сенной преподносится как один из важнейших и амбициозных проектов, посвященных 300-летнему юбилею города.

Проект начался с реконструкции Сенного рынка, находящегося в квартале между улицей Ефимова и Московским проспектом, позже была проведена комплексная реконструкция площади (в основе - проект ГУП «Торгпроект»): были снесены ларьки, убраны остатки метростроевских конструкций, возведены «приближенные» к дореволюционному облику торговые павильоны, площадь вымощена, устроены «зоны отдыха», поставлены скамейки, опоры которых стилизованы под тележные колеса и т.п. «Системообразующими» элементами на площади теперь стали два огромных торговых центра, появившихся друг за другом с разницей в один год – это ТК «Сенная» на ул. Ефимова и ТРК «Пик», своим зеркальным фасадом доминирующий над всей площадью. Таким образом, формы организации торговли на площади радикально изменились – киоски были вытеснены возведенными павильонами, торговые центры «Пик» и «Сенная» также пропагандируют новые стили потребления. Эти стили – очень сильно приближены к видению «европейских стандартов», присущему «ритейлерам» и администрации города.

Таким образом, площадь сохранила свой традиционный торговый характер, поменялась слегка только форма этой торговли – из киосков она перебралась в павильоны и торговые центры, однако и на улице продолжают собираться скупщики краденого, лоточники и торговцы с рук. Этот разрыв - между задуманным и фактическим – очень ярко виден на примере Сенной. Поскольку помпезная реконструкция практически не привела к полному осуществлению заявленных целей – как пишут в газетах, туда вернулись и грязь, и криминал, и хаос. Избавиться от пороков площади – таких как обилие нелегальных торговцев, мошенников и бомжей – реконструкция не помогла.

Через несколько лет после реконструкции можно попытаться проанализировать произошедшие перемены – с точки зрения того, как пространство «производится» городской администрацией и крупным бизнесом, и как оно фактически функционирует на уровне практик (на примере этого нового «конструирования» места мы видим добавившихся актеров, не имевших официального права голоса в социалистические времена – коммерсанты, горожане).

По результатам борьбы с «нецивилизованной торговлей» становится ясно: пространство города переструктурируется таким образом, что все «неугодное» просто убирается из центра на периферию, «прячется» в глубь кварталов, и весь «шанхай» и «бардак» просто переезжает на другие места – конечно, только те, кто смогут вовремя договориться, купить себе место и т.п. Однако, «ларечная» и нецивилизованная торговля, которую всячески пытаются изгнать из контролируемого пространства города, теряет свои позиции, но не исчезает полностью. Запрещенные «на официальном уровне» (стратегия городской власти не оставила для них законного места), на уровне «тактик» и антидисциплины они продолжает «крутиться» («торгуют с коробок», которые легко свернуть при рейде милиции, их «гоняют», а они «выползают»). Отношение к такого рода торговцами продвигается пренебрежительное: они «торгаши», «мерзкие», мешающие, разводящие грязь и заразу.

На территории официально контролируемой площади постоянно выкраивается пространство для неформальной, тактической, «антидисцплинарной» деятельности. Основные проявления былого «хаоса» – это скупщики золота и мобильных телефонов, которые постоянно дежурят у входа в метро «Сенная площадь», появляющиеся регулярно вдоль автостоянки перед торговым центром «Пик» мобильные лотки с косметикой, нелицензионными CD-дисками, косметикой, одеждой; эти лотки перегораживают пешеходный проход, за который так боролись во время реконструкции площади. Кроме того, осенью пожилые люди продают там свой урожай – яблоки, огурцы и зелень, выращенные на дачах. Они располагаются рядом друг с другом в начале Московского проспекта и Садовой улицы по две разные стороны площади. Между тем милиция периодически проводит рейды, выгоняя «несанкционированных» торговцев. Тем не менее, благодаря удобству – они продолжают пользоваться успехом у покупателей и совершенно неистребимы: они мобильны, живучи, могут «сбежать» - т.е., они та «стихия», которую очень сложно «укротить».

Заключение

Итак, мы можем сделать вывод, что в постсоветской истории Сенной площади и розничной торговли, как и в истории города и страны, мы наблюдаем два периода. Эпоха либерализации, маргинализации, повышения интенсивности коммерческой публичной коммуникации – до конца 90-х годов. Ближе к концу девяностых наблюдается уже период стабилизации и стандартизации. На смену возвращению «урбанизма» в жизнь Петербурга приходит новое веяние – унификация розницы и стилей потребления, с большой долей ориентации на «западные» нормы.

Советский город, отличавшийся от западных аналогов своими сравнительно невысокой плотностью населения, коммуникации, отсутствием общегородских публичных и коммерческих пространств, более высокой гомогенностью населения, в первые постсоциалистические годы резко перешел на типичные для западных «урбанизированных» городов способы организации жизни. В связи с общей либерализацией в стране доля участия горожан в формировании облика города изменилась: если раньше государственный контроль и планирование абсолютно доминировали, то неформальная, «антидисциплинарная», тактическая стихия играла гораздо большую роль в формировании городского пространства в постсоветские годы. Однако по мере стабилизации обстановки в общественно-политической сфере, повышением роли государства в большинстве сфер общественной жизни, а также приход на рынок крупных игроков бизнеса, мы видим как постепенно повседневное формирование городского пространства неформальными актерами подавляется централизованным и унифицированным планированием – на сей раз в союзе относительно крупного бизнеса и городской администрации.

Примечания

Для реконструкции истории площади использовались воспоминания современников, фотодокументы Центрального Государственного Архива Кино-, Фильмо- и Фотодокументов (ЦГАКФФД), публикации в городских газетах и журналах («Невское время», «Деловой Петербург» и др.).

[2] Либерализации и «реабилитации» - в «перестроечные» годы сферу торговли и потребления как будто перестают «презирать» на официальном уровне как вторичную: начинают проводить выставки потребительских товаров, следить за их качеством, отдавать должное практикам потребления как составляющей полноценной жизни даже советского гражданина (публикации в «Огоньке» № 31, июль 1988 и №11, март 1990).

[3] Показательна в этом плане дискуссия о роли государства в принципе – на волне либерализации и «перестройки» активно стала обсуждаться ненужность государственного планирования, предоставления свободы рынку и т.д. (см. беседа экономистов в Огоньке №37, сентябрь 1989). На повседневном, практическом уровне эти дискуссии и выразились в фактически полном выпадении сферы потребления из ведения государства и ответственных органов.

[4] В то время на площади существовал продуктовый рынок, где продавали и «апельсины из Марокко» (Григорьев, Носов 2003: 14), и собранные своими руками грибы и ягоды; там же существовал «блошиный рынок», на который горожане несли собственные подержанные и найденные на помойках вещи; также там продавались предметы, привезенные «челноками» из ближнего зарубежья – одежда, техника, детали к ней; расцвела торговля краденым – той же техникой, золотом и т.п.

[5] Сложившаяся на Сенной площади ситуация такова, что из-за целенаправленной реконструкции к 300-летию Петербурга на смену стихийному рынку почти сразу пришли торговые центры «Сенная» и «ПИК», хотя в целом по городу процесс был более поступательным (вещевые рынки, крытые торговые ряды и другие формы организации торговли).

Литература

1. Certeau de, Michel. The Practice of Everyday Life. Berkeley and Los Angeles: University of California Press, 1984.

2 Cities after Socialism. Urban and regional Change and Conflict in Post-Socialist Societies. Andrusz G., Harloe M., Szelenyi I. (eds.). Blackwell. 1996.

3. Hankins K. The Restructuring of Retail Capital and the Street// Tijdschrift voor Economische en Soziale Geografie 2002 Vol. 93, No 1, pp.34-46

4. Haussermann H. From the Socialist to the Capitalist City// Cities after Socialism. Urban and regional Change and Conflict in Post-Socialist Societies. Andrusz G., Harloe M., Szelenyi I. (eds.). Blackwell. 1996. Pp. 214-231.

5. Nagy E. Winners and Losers in the Transformation of City Centre Retailing in East Central Europe// European Urban and Regional Studies 2001; 8; pp. 340-348.

6. Sennett R. Verfall und Ende des oeffentlichen Lebens. Die Tyrannei der Intimitaet. Frankfurt am Main: Fischer, 2002.

7. Szelenyi I. Cities under Socialism – and After// Cities after Socialism. Urban and regional Change and Conflict in Post-Socialist Societies. Andrusz G., Harloe M., Szelenyi I. (eds.). Blackwell. 1996. Pp. 286-317.

8. Wirth L. Urbanism, as a Way of Life // American Journal of Sociology. 1938. Vol. 44. P. 1-24.

9. Григорьев Г., Носов С.. Доска, или встречи на Сенной. ЛИК. СПб. 2003.

10. Засосов Д.А., Пызин В.И.. Из жизни Петербурга 1890-х – 1910-х годов. Записки очевидцев. Лениздат, 1991.

11. Информационный портал Северо-Запада, дайджест деловой прессы www.kadis.ru

12. Мурзенко К. Отмороженные// Сеанс №27-28. 2006. Cс.152-160

13. Радаев В.В. Изменение конкурентной ситуации на российских рынках (на примере розничных сетей). Препринт WP4/2003/06 — М.: ГУ ВШЭ, 2003. http://www.hse.ru/science/preprint/

14. Радаев В.В., Эволюция организационных форм в условиях растущего рынка (на примере российской розничной торговли). Препринт WP4/2006/06. — М.: ГУ ВШЭ, 2006. — 60 с. http://www.hse.ru/science/preprint/

Отчет о прогулке по Нарвской

Нарвская застава

Район вокруг Нарвской не однороден. Сначала мы ходили по классическому маршруту – смотрели конструктивистские здания и останки идеального раннесоветского города.

Осколки города-мечты

Улица Тракторная – один из самых ранних комплексов жилой застройки советского периода, появился в 1925-27 гг. Вроде бы, в плане напоминает первый трактор, выпущенный на заводе Красный Путиловец, но с земли это понять трудно. Довольно уютные дворы, малоэтажная застройка, раскрашенная сегодня в бодрый терракотовый цвет, производит неплохое впечатление. Это один из первых примеров т.н. «строчной застройки» - расположение жилых зданий параллельными линиями, благодаря чему каждый жилец получал равный с другими доступ к «благам» - свету, зелени, общественным местам отдыха во дворе. Реализация социалистических идей в архитектуре!

Кроме этого, идеальный советский город давал рабочим не только жилье – но и доступ к культуре. Для этого в те же годы, что и дома на Тракторной, был построен ДК им. Горького, буквально из «развалин старого мира» - для возведения здания были использованы обломки разрушенных старых построек. Напротив ДК – фабрика-кухня, великолепное изобретение архитекторов города Солнца: не надо стоять у плиты, освобожденная женщина! Обеды можно купить на фабрике-кухне рядом с домом, которая производила десятки тысяч обедов в день! Для полного счастья рабочим нужен был доступ к качественному образованию – на проспекте Стачек есть возведенное в начале 30-х прекрасное здание школы, в плане напоминающей серп и молот, с обсерваторией (!) на крыше. Политические нужды рабочих удовлетворялись в здании Кировского Райсовета, теперь – здании Администрации Кировского района. Ну, были еще и бани «Гигант» (в домах собственных «удобств» не предусматривали), которые теперь стоят в развалинах. Зеленью и воздухом рабочие могли насладиться в парке за Райсоветом, названном в честь событий 9 января.

Ограда без царского герба

Парк 9 января поразил в первую очередь оградой: стащенная из зимнего дворца, ограда эта раньше содержала императорские вензеля и орлов, которых из нее в советское время изъяли, оставив огромные зияющие дыры – и эти дыры, в общем, стали основной композиционной частью ограды, что странно. Изъятие центральной части не избавило ограду от этих символов полностью: поскольку без них она настолько не полноценна, что зритель сразу берется выдумывать, что же там было раньше. И догадаться, что, не трудно. Интересно, как это воспринималось в советские годы – ограда с отсутствующими символами. Отсутствие символа все равно сообщает информацию о нем более или менее подготовленному зрителю. Отсутствие символа – тоже символ! Сейчас пару вензелей восстановили.

Сам парк небольшой, но там довольно людно – гуляют с собаками. Над «ракушкой» уличной эстрады помещение «облагорожено» евроремонтом: не удалось выяснить, что там – то ли какой-то офис, то ли даже жилье (но это вряд ли). По пространству забетонированному, где раньше, видимо, расставляли зрительские скамейки, катались дети на велосипедах, мамы возили коляски.

Райсовет Ноя Троцкого

Потом мы заглянули во двор райсовета, едва протиснувшись сквозь леса бывшего зала заседаний, он же бывший кинотеатр «Прогресс», которые теперь станет бизнес-центром. Двор оказался очень сложноустроенный – с переходами, круглыми отростками: отличный двор, отличный образец конструктивистской планировки… в одном из крыльев здания – пункт милиции, рядом – паркуются машины. Так что сфотографировать «красиво» двор не удалось. Зато мой фотоаппарат вызвал буйную реакцию у человека – он то ли парковал машину, то ли собирался уезжать (иномарка, явно старая, сам за сорок, полный, одет «обычно» - в какой-то рубашке и кожаной куртке, не очень трезвый, похоже). Он начал задавать вопросы, довольно агрессивно – что вы тут снимаете, да зачем, знаете ли вы, что это такое (подразумевая, видимо, «да как вы осмелились, это же администрация района!»). На ответ – мы социологи, интересуемся архитектурой – не отреагировал, видимо, не будучи в курсе об архитектурной ценности здания. Ответил только – зачем грязные окна снимать! А вдруг вы террористы! Ну и все в том же духе. В общем, не был вежлив, и мы решили перед ним не оправдываться, продолжив изучение прекрасного двора.

Район парка Екатерингоф и дед, не доверяющий молодежи

После того, как основная часть группы отправилась в метро, мы продолжили изучение района уже по другую сторону от площади Стачек – пошли в сторону парка Екатерингоф. По пути мы заглянули в один из дворов – зеленый сквер в середине, кустики, скульптура – странная – с тремя слонами. Один лежит, двое стоят рядом. Вокруг сквера ходил дед с секатором, подстригая сухие листочки на кустах. М. подошла к нему с вопросом – что это за скульптура и кто ее придумал, на что получила резкий ответ: жильцы придумали, «а вот вы ничего придумать не можете, вы только бутылку придумали». Тогда мы не поняли сути его ответа – кто это «мы» и «они», и при чем тут бутылка, и решили, что дед не в себе. Прогулявшись до парка (там на стене уличной эстрады – куча надписей: одна из них запомнилась – «Православие или смерть») и обнаружив там огромное количество коротко стриженых, лысых, с пивом, сидящих на лавках и танцующих в уличном кафе под громкую музыку товарищей, мы углубились в квартал, ведущий к ул.Бумажная. Поздние хрущовки там? Разваливающиеся дома, много окон без занавесок или затянутые какими-то явно не занавесочными тряпками. Вонючие незапертые подъезды. Около некоторых подъездов сидели «восточного вида» люди, с пивом-коктейлями иногда, разговаривали не по-русски. Таких встречено там было большинство. Довольно мрачное впечатление от района – «гетто». Потом мы вернулись на улицу, где был двор с дедом. Там начались «гулянья» (было уже около 11 вечера): женщины и мужчины (отдельно), по 2-3 человека группками, прогуливались по улице, держа в руках алкоголь, громко смеясь и переговариваясь. Иногда группки заводили разговор между собой. Мы услышали обрывок фразы «пойдем, Юрка к себе приглашает»… Некоторые женщины выглядели несколько испуганными. Из магазина грохотала музыка. Тогда я поняла, что имел в виду дед с секатором – скорее всего, он очень обозлен на свое окружение, на соседей, гуляющих по улице. Его двор выглядел очень благоустроенным, тихим и спокойным, по сравнению с этой улицей.

Кладбищенские истории нашего городка: Смоленское кладбище

Кладбищенский туризм

Многие «продвинутые» туристы любят ходить на кладбища. Кладбище – лицо общества, или скорее, той группы, которая его устроила и (не)поддерживает. Иногда кладбища или одинокие могилы – это все, что остается от общества. Например, неолитические могильники, в которых только и сохранились какие-то элементы материальной культуры древних людей, или какие-нибудь древние кладбища в Крыму. Да и сам ореол таинственности и страшноватости кладбищенской темы всегда привлекал артистических товарищей. В результате - куча кладбищенских книжек, любители «кладбищенских туров», да и просто посиделок в пятницу вечером среди разной степени скорбности надгробий, и «изучатели» - археологи, социологи, антропологи, архитекторы.

Кладбищенский компаративизм

С точки зрения составления маршрута лучше всего изучать пару кладбищ за один раз. Так сказать, устраивать компаративное исследование. В прошлый раз, например, мы посетили Новодевичье и старообрядческое Волковское кладбище, а теперь – Лютеранское и Армянское кладбища, входящие в Смоленское кладбище на Васильевском. В каждом случае одно из кладбищ было заросшим и полуразбитым, а второе – ухоженным и контролируемым.

Причины сохранности

В случае со смоленским кладбищем ситуация интересна тем, что ухоженным оказалось не то кладбище, на котором похоронены известные личности. У входа на заросшее, темное и довольно печальное Лютеранское кладбище стоит информационный щит со схемой, на которую нанесены пути к могилам известных людей. Из них – семейство Нобель, востоковед и путешественник Козлов, основатель федерации тенниса Макферсон. Много надгробий «красивых», с грустными ангелами, покрытых мхом и благородными загрязнениями, с трогательными надписями, семейных склепов. Там же почему-то находится захоронение и большой гранитный памятник детям, погибшим при бомбежке в 1942 году. При этом многие надгробные камни просто валяются по обочинам дорожек, много разбитых плит, поваленных крестов, провалившихся могил, надписей, заросших и покрывшихся грязью настолько, что уже и не прочитать.

Явно, что раньше это кладбище было не для бедных – известные фамилии и богатые надгробия об этом свидетельствуют явно. Но теперь здесь мало реально посещаемых родственниками и почитателями могил. Одна, например, Макферсон, совсем недавно вдруг привлекла внимание – два огромных новых венка с лентой «Артуру Макферсону от Федерации Тенниса» и каплями воска от свечей стоят у ступенек, ведущих к надгробию. Но скорее посещают редкие захоронения конца 30-х – начала 40-х, с простенькими «типовыми» крестами. Рядом с одним из таких - странное зрелище: два горелых довольно высоких пня, которые, как ворота, отмечают вход на узкую тропку между могилами. И на одном из пней, черном и покосившемся, накренившемся в сторону бетонного креста, скотчем приклеенная бумажка А4 с напечатанным воззванием: «Могила посещается родственниками, уберите этот пень, мы не можем выпрямить надгробие и поправить ограду». Пока не помогло. Пень так и стоит.

А вообще в пятницу вечером, около восьми, когда мы оказались на этом кладбище (кстати, табличка на воротах гласит, что оно открыто только до 6, но калитки открыты, да к тому же имеется множество пролазов со всех сторон, которые нетрудно обнаружить), было довольно людно. Компания из четырех человек – в джинсе, с длинными волосами, с гитарой – попалась нам на глаза первой. Затем мы понаблюдали из-за кустов за компанией готичненькой молодежи в черном. Их было много, они сидели на каком-то из склепов, и некоторые дамы – с прекрасными хаотичными прямыми волосами, в длинных черных плащах, блестящих лаковых штанах, черных колготках в сеточку, все как надо – бродили по центральной дороге кладбища, разговаривая по мобильным. А в самом удаленном от входа уголке кладбища, который упирается в семиэтажный дом вполне жилого вида, сидели парочки, видимо как раз из близлежащих домов. И гуляли с собакой еще. Без антуража, для них это кладбище – повседневность… Гулять-то больше негде.

Насладившись сумеречностью и печальностью, мы пошли на соседнее армянское кладбище, которое находится буквально за оградой. Вот так контраст! Ни единого высокого дерева, ярко-зеленый газон, «дизайнерские» надгробия из черного камня, большие могилы, засаженные цветами, часовенка – все ухоженное, почти все новое. Есть несколько дореволюционных надгробий, многие из них даже поставлены прямо и подчищены. Когда мы пришли, над одной из могил сидело несколько мужчин с, видимо, «поминальной трапезой». Тихо, светло, уютно, скамеечки – совсем другие ощущения.

Община общине рознь

Такое состояние армянского кладбища говорит о том, в каком состоянии находится армянская община в СПб – в хорошем. Есть зажиточные персонажи, для которых важна их идентичность – ведь поэтому они и «хоронятся» с помпой именно на армянском, наверняка оооочень дорогостоящем кладбище в центре города. Уважение к предкам, мертвым – для них важно. Вроде бы, именно на кладбище находится пекарня, где делают армянский хлеб, который потом продают на Невском, около армянской церкви.

А вот лютеранское кладбище – не общинное. Нет большое той общины, которая могла бы его поддержать. Именитых «захороненцев» не достаточно для того, чтобы оно стало интересно государству. А в случае с Новодевичьим, которое тоже очень ухоженное и закрывается в 6, играет роль не Некрасов и Отт, лежащие там, а факт принадлежности к монастырю, скорее, и престижность этого кладбища – там ведь есть современные могилы, робко теснящиеся вдоль монастырской ограды. Правда, одного факта принадлежности к общине мало – возьмем старообрядческое Волковское, за сохранение которого борется старообрядческая община. Более разваленного и унылого кладбища я не видела. Разбитые могилы, старые вперемежку с тридцатыми и сороковыми, заросли, осколки кирпича и камней. Старообрядцы не так богаты и сплочены, как армянская община СПб, судя по всему.