Дэвид Харви. Городской опыт.

D. Harvey The Urban Experience. Oxford: Blackwell. 1989 / Перевод В.В. Вагина.

УРБАНИЗАЦИЯ КАПИТАЛА.

Анри Лефевр давно утверждал, что процесс урбанизации гораздо важнее в динамике капитализма, чем это когда-либо пытались представить аналитики. Исследования, проведенный мною в последние годы по истории и теории урбанизации капитала, свидетельствуют о правоте заявлений Лефевра. Этому существует ряд обоснований. Урбанизация всегда сопутствовала мобилизации, производству, присвоению и поглощению экономического прибавочного продукта. Процесс урбанизации имеет более универсальное значение, чем специфичный анализ любого способа производства. И это. конеч­но, тот путь, которому следуют многие сравнительные исследования по урбанизации. Но при капита­лизме урбанизация используется очень специфичным образом. Прибавочный продукт, полученный, приведенный в движение и поглощенный - это прибавочная стоимость продукта труда (рассматриваемый как капитал и выраженный обычно как концентрированная власть денег) и прибавочная стоимость способности к труду (выраженная как власть труда в форме товара). Классовый характер капитализма диктует некоторый способ присвоения и дробления прибавочного продукта в антагонистические и иногда взаимно непримиримые формы капитала и труда. Когда антагонизм не может разрешиться, капитализму приходится прибегать к девальвации и разрушению одновременно и капита­ла и прибавочной стоимости труда и дополнять этим свой лексикон возможностей. Очень творческой во многих отношениях - особенно касательно технологии, организации и способности трансформиро­вать материальную природу в социальное благополучие - буржуазии приходиться сталкиваться с не комфортным фактом, это. как называет Берман (1982) - "самый деструктивный правящий класс в ми­ровой истории". Он хозяин творческого разрушения. Классовый характер капитализма радикально оп­ределяет способ и значение мобилизации, производства, присвоения и поглощения экономического прибавочного продукта. Значение урбанизации также радикально получает новое определение.

Всякий раз сталкиваясь с такими категориями, появляется стремление отнести их к "историческим стадиям" капиталистического развития. Таким путем я шел в данной главе, в некоторой степени указывая на мобилизацию прибавочного продукта в торговом городе, производство прибавочного продукта в производственном городе и поглощение прибавочного продукта в кейнсианском городе, то есть воспользовался крючками, чтобы развесить на них аббревиатуру оценок истории капитали­стической урбанизации. В реальности проблемы выглядят гораздо сложнее и имеют некоторые нюан­сы. Хотя ударения можно расставлять по-разному, присвоение, мобилизация, производство и поглоще­ние представляют собой отдельные моменты объединенного процесса. Значение имеет то. как они су­ществуют в пространстве и времени. Реконструкция временной и пространственной динамики оборота капитала при специфических классовых отношениях капитализма определяет точки интеграции для капиталистического способа производства. Но, как мы видели в случае урбанизации в пост-Кейнсианской переходной эре, возможно любое сочетание стратегий, обладающих особой формой ор­ганизации города и экономики в контексте отношений в пространстве.

Тогда как урбанизация могла бы быть разумно представлена как выражение всего отмеченного, нам также приходиться признать, что именно через урбанизацию прибавочный продукт мобилизуется, производится, поглощается и присваивается, и что именно ввиду упадка города и его социальной де­градации прибавочный продукт обесценивается и разрушается. И как любое средство, урбанизация обладает способами определения целей и результатов, возможностей и сдерживающих обстоятельств, а также перспектив капиталистического развития и перехода к социализму. Капитализм вынужден урба­низировать, чтобы воссоздать себя. Но урбанизация капитала порождает противоречие. Социальный и физический ландшафт урбанизированного капитализма - это гораздо больше, чем безмолвное свиде­тельство возможностей трансформации в капиталистическом развитии и технологические изменения. Капиталистическая урбанизация имеет свою отличительную логику и свои отличительные формы про­тиворечий...

Я обращаюсь к этим вопросам на большей протяженности... . но не могу здесь обойтись без комментариев. Исследования городской жизни освещают многочисленные роли, играемые людьми. -рабочих, боссов, потребителей, жителей сообщества, политических деятелей, тех, кто берет взаймы и т. д. Совершенно не обязательна гармонизация этих ролей. Отдельные личности испытывают все виды стрессов и напряженности отношений, а также внешние сигналы индивидуальных и коллективных конфликтов. Но урбанизация означает некий способ человеческой организации в пространстве и вре­мени, который может как-то охватить все эти конфликтующие силы. Не обязательно, таким образом, чтобы их гармонизировать, но направить в многочисленные русла одновременно и созидательной и разрушительной социальной трансформации. В основе этого лежит не просто классовый интерес. Ка­питалистическая урбанизация предполагает, что этот процесс может быть как-то мобилизован в кон­фигурации, вносящие свой вклад в увековечивание капитализма. Каким образом? Краткий ответ сво­дится к тому, что просто это - совершенно не обязательный исход дела. Внедряемая капитализмом форма организации города не всегда адаптируется к каждому диктату способа производства в большей степени, чем создание отдельного человека или коллектива доходит до простой и поляризованной классовой борьбы. Такие дилеммы подстерегают различные стратегии выживания города в постксйнсианском пе­реходном периоде. Попытки производства прибавочного продукта в одном месте зависят от способно­стей его реализации и поглощения в другом. Мобилизация прибавочного продукта через командные функции предполагает, что где-то есть какое-то производство, где применимы эти функции. Стабиль­ность капитализма в целом зависит от последовательности хода интеграции. И все же классовые сою­зы, основанные городом, не создаются и не представляют стратегическую основу в отношение гло­бального рассмотрения координации. Они конкурируют между собой, чтобы спасти, насколько это возможно, свою основу и каким бы то ни было способом сохранить свою власть присвоения. Навер­няка, корпоративный и финансовый капитал и в меньшей степени власть труда мобильны на террито­рии реально существующего города. Но это вовсе не гаранирует, что эволюция города точно приспосо­билась к требованиям капитализма. Здесь просто подчеркивается всегда присутствующая напряжен­ность между социальным и пространственным разделением производства, потребеления и контроля.

Конкуренция между городами является одним из определяющих факторов в эволюции капита­лизма, это - также фундаментальный фактор в не ровном географичеком развитии. Эту конкуренцию можно было бы рассматривать как потенциально гармоничную, если Адам Смит был прав в том, что спрятанная рука рынка неизбежно трансформирует эгоизм, амбиции и отсутствие дальновидности в глобальный социальный результат, который на пользу всем. Но здесь преобладает и разрушительное опровержение названного тезиса. Его автор Маркс. Чем более совершенна спрятанная рука конкурен­ции городов, тем больше неравенство между капиталом и трудом и тем более нестабильным становится капитализм. В конечном счете конкуренция - это путь скорее в капиталистический кризис, нежели из него.

И тогда посткейнсианский переход, это переход к чему. Это вопрос, на который не существует автоматического ответа. Законы движения капитализма прослеживают противоречия, которые толкают капитализм эволюционировать, но они не диктуют избрание путей. Историческую географию мы все­гда делаем сами. Но условия, при которых мы пытаемся сделать историческую географию, всегда вы­соко структурированы и связаны с напряжением. Рассмотрение единственно с точки зрения конкурен­ции городов, например - а я признаю, что это - решительное упрощение, я даже не буду пытаться оп­равдывать это, - обнаруживает спиралевидное временное отсутствие равновесия в рамках быстро ко­леблющегося движения неровного географического развития; спорадическое, характерное для данной местности обесценение, соединенное с даже еще более не регулярными внезапными проявлениями накопления в данном населенном пункте. В поддержку того существует совсем немного доказательств. Города Sim Belt в США. которые достигли высоты и уверенности за счет энергетического бума, после 1973 г. очень быстро впали в депрессию при каждом скачке цен на нефть - Хьюстон, Даллас, Денвер, когда-то города, переживавшие бум, теперь в глубоком кризисе. Центры высокой технологии подобные Силиконовой долине очень быстро сдают свои позиции, тогда как Нью-Йорк сити, который, казалось, в начале 1970-х гг. был на грани полного развала, вдруг включает функции командного типа и вырав­нивает низкооплачиваемые работы производственного сектора, ориентированные на местный рынок. Это виды быстрой смены судьбы, которые мы ожидаем увидеть в условиях усиления межгородской конкуренции в целях мобилизации производства, присвоения и поглощения прибавочного продукта .

Но существуют ли какие-либо индикаторы в более широком смысле'' Усиление господства и потребления в США приводит к концентрации внимания скорее на процессе присвоения чем произ­водства, а в конечном счете это приводит к геополитической опасности, так как больше и больше го­родов становятся центрами коммерческих устремлений в мире сокращающихся возможностей при­быльного производства. Это была разновидность переменчивого смешения, которое на национальном государственном уровне приводило непосредственно к однобоким структурам неровного географиче­ского развития, характерного для века развитого империализма. И это была та напряженность, которая лежала в основе двух мировых войн. Но все же поиски возможностей прибыльного производства в ус­ловиях возрастания конкуренции между фирмами, городскими регионами и народами указывают на быстрый переход к сониотехническим и организационным условиям производства и потребления. Это предвещает разрушение всякой достигнутой структурной связности в рамках городской экономики, значительного обесценения физических основ и основ социальной инфраструктуры, построенных там, и нестабильность в объединениях правящего класса. Это также означает разрушение многих традици­онных навыков рабочей силы, обесценение власти труда и низвержение мошной культуры социально­го воспроизводства...

А как насчет возможностей перехода к альтернативному способу производства и потребления В то время, когда борьба за выживание в капитализме доминирует в политической и экономической практике и сознании, представляется довольно сложно думать о радикальной ломке и строительстве социалистической альтернативы. И все же отсутствие безопасности и стабильности, не говоря уже об опасности массового обесценения и разрушения через внутреннюю реорганизацию, геополитическую конфронтацию и политико-экономический развал, делают вопрос более насущным чем когда-либо.

Альтернатива, однако, не может быть создана на основе какой-то нереальной социалистической программы. Насколько мы знаем, ее нужно болезненно выстрадать через трансформацию общества, включая отличительные формы урбанизации. Изучение урбанизации капитала определяет возможности и неотьемлемое принуждение, сопровождающее борьбу за достижение цели.  Историческая география капитализма самым основательным образом представила физический и социальный ландшафты. Эти ландшафты в настоящее время образуют ресурсы, созданные человеком, производительные силы от­ражают общественное отношение, из которых обозначатся социалистические конфигурации. Неравно­мерное географическое развитие капитализма может в лучшем случае быть медленно сглажено, а под­держка существующих пространственных конфигураций, как нам известно, очень важных в воспроиз­водстве общественной жизни, означает продолжение структурации и копирование пространтва господ­ства и раболепства, благоприятных и неблагоприятных обстоятельств.

Как вырваться из этого, не разрушая общественную жизнь, это вопрос, являющийся квинтэс­сенцией. Урбанизация капитала заключает нас в тюрьму несметными могущественными способами. Как всякий скульптор, мы обязательно ограничены природой сырья, из которого мы пытаемся создать новые формы. И мы должны признать, что физический и социальный ландшафт капитализма, постро­енный на основе своей характерной формы урбанизации, содержит всевозможные скрытые изъяны, помехи, предрассудки, неприязненные конструкции любого идеализированного социализма.

Но капитализм также разрушителен, пожизненно революционизируя себя и постоянно балан­сируя по лезвию бритвы с целью сохранения своих ценностей и традиций, и непременно уничтожая их, чтобы открыть новое пространство для накопления. То, что Генри Джеймс называл "многократным повторением жертвования денежной прибыли? ", делает урбанизацию капитала особенно открытым и динамичным делом. Следовательно, город, как любит говорить Лефевр (1974), это "место неожиданных людей", и из этого проистекает множество возможностей. Проблема заключается в том, чтобы понять эти возможности и наработать политический инструментарий, подходящий для их эксплуатации. Так­тика борьбы рабочего класса должна быть настолько динамична, на сколько это характерно для самого капитализма. Изменения, например, в сторону более корпаратистского стиля в Соединенных Штатах в период посткейнсианского перехода открывают пространства, куда с готовностью вступают движения за муниципальный социализм с целью создания базы для более широкой политической борьбы. Но чтобы овладеть такой возможностью требуется радикальный переход в американской городской поли­тике от обрывочного плюрализма к политике более высокого классового сознания. Препятствия к тому процессу... действительно серьезные, поскольку они насаждены в структуры самого современного ка­питализма. Индивидуализм денег, осознание семьи и сообщества, шовинизм государства и местных правительств, соревнуются с опытом классовых отношений ... создают неблагозвучие конфликтных идеологий, которые каждый из нас в определенной степени воспринимает.

Но даже предполагая, что классовое сознание выше всего в рамках сложного соперничества городских социальных движений, приходится сталкиваться с другими измерениями борьбы. Следует заметить, например, что в тех европейских странах, где муниципальный социализм увенчался успехом и где действительно преобладает классовая политика, корпоратистская власть городских классовых объединений вытесняется и заменяется властью государства (powers of the nation state) в которой бур­жуазия может легко удержать свою власть. Распределение власти между городским регионом, государ­ством и многонациональными органами - это само по себе результат классовой борьбы. Буржуазия всегда будет стремиться вытеснить власть и ее функции с тех пространств, где ее контроль не возмо­жен, туда, где ее гегемония превалирует. Напряженность между городом и государством, о котором так много в своем описании подъема капитализма говорит Бродель (1984), все еще актуальна для нас. Она заслуживает более внимательного рассмотрения как неотъемлемая часть классовой борьбы вокруг вы­живания капитализма и производства социализма. Капитализм уцелел не только засчет производства пространства, на чем настаивает Лефевр, но также засчет верховного контроля над пространством, и это правда настолько же характерна для городских регионов, насколько и для глобального пространст­ва капиталистических устремлений.

Урбанизация капитала - это только часть всего комплекса проблем, с которыми мы сталкиваем­ся в поисках альтернативы капитализму. Но это жизненно важная часть. Понимание того, как проис­ходит урбанизация капитала, последствия такой урбанизации является необходимым условием четкого представления любой теории перехода в социализму. В последнем параграфе "Социальной справедли­вости и города" я написал такие строки: " ... и еще предстоит приход подлинного гуманного урбанизма. Он остается для революционной теории, чтобы наметить путь от урбанизма, основанного на эксплуа­тации к урбанизма, предназначенному для человека". И он остается для революционной практики, чтобы осуществить такую трансформацию. Такая цель по-прежнему стоит. Но сейчас я хотел бы опре­делить эту цель в более широкой преспективе. Любое движение к социализму, которое не сталкивается с урбанизацией капитала и ее последствиями, обречено на провал. Строительство свойственной социа­лизму формы урбанизации настолько необходимо для перехода к социализму, насколько подьем капи­талистического города был средством существования капитализма. Продумывая пути социалистической урбанизации, мы намечаем путь к самой социалистической альтернативе. А это то, что революционная практика должна совершить.

ДЕНЬГИ, ПРОСТРАНСТВО И ВРЕМЯ КАК ИСТОЧНИКИ ОБЩЕСТВЕННОЙ ВЛАСТИ.

То, что обладание деньгами придает огромную общественную власть их владельцам, не требует основательной демонстрации. Маркс пародирует кажущееся волшебство их власти так: «Степень власти денег - степень моей власти... Я ужасен, но я могу купить для себя самую прекрасную из жен­щин. «Следовательно, я не ужасен... Я глуп, но деньги - это реальный разум всех вещей и как же тогда их обладатель может быть глуп? Кроме того, он может купить для себя талантливых людей, и тот, кто имеет власть над талантливыми людьми, разве не более талантлив, чем талантливые люди? Разве не я, кто благодаря деньгам, способен на все, чего страстно желает сердце, обладаю всеми человеческими способностями? Разве, следовательно, не мои деньги трансформируют всю мою несостоятельность в свою противоположность?».

Общественная власть денег, следовательно, всегда была предметом желаний, вожделенных, жадных. Таким образом, конкретная абстракция денег действительно обретает власть в отношении нас и над нами.

Но что же время и пространство? Однажды установленные как конкретные абстракции в рамках сообщества денег, разве они также не становятся источником общественной власти? Разве те, кто пра­вит ими, не обладают сильной властью социального контроля? Такой тезис призывает по меньшей ме­ре хотя бы к минимальной демонстрации. Последняя, однако, не раскроет суть, до тех пор, пока мы сами не дойдем до понимания того, что в конце концов имеет значение связи между контролем за деньгами, пространством и временем как пересекающимися источниками общественной власти. Деньги, таким образом, могут использоваться для контроля времени и пространства, тогда как кон­троль над временем и пространством может легко держать пари, что он опять-таки контроль над день­гами. Спекулянт собственностью, у которого есть деньги, чтобы подождать, и который может оказы­вать влияние на развитие смежных пространств, находится в лучшем положении, чем кто-то, не обла­дающий властью ни в одном из этих измерений. Контроль над пространством, как известно каждому генералу и геополитику, имеет огромную стратегическую значимость в любой борьбе за власть. Этот же принцип применим и в мире обмена товаров. Любой управляющий супермаркета также знает, что контроль над стратегическим пространством в границах целостной конструкции социального про­странства - на вес золота. Ценность пространства начинается с земельной ренты. Но пространственная конкуренция - это всегда монополистическая конкуренция просто по тому, что две функции не могут занимать точно одно и то же местоположение. Захват стратегических пространств в пределах общего пространства может иметь на много больше смысла , чем его кратная доля контроля. Борьба интересов железных дорог в XIX веке представляет множество примеров действия данного принципа, тем време­нем Тарбелл (1904) рисует Рокфеллера "склонившегося над картой Восточного побережья и плани­рующего захват стратегических районов с нефтеперегонными заводами". Контроль над стратегическими земельными участками в рамках города присваивает значительную власть над всей структурой разви­тия. И хотя освобождение пространства и аннулирование пространства временем разрушает любую постоянную власть, которая может установить контроль над стратегическим пространством, элемент монополизма возрождается вновь. На самом деле контроль над производством, организацией в про­странстве затем становится фундаментальным фактором в создании новых пространственных монопо­лий. Важность такой власти монополии заключается абсолютно в том, что она обеспечивает подъем монопольной ренты и, следовательно, может быть конвертируема в деньги. Но созданное пространство общества также, на чем настаивает Лефевр (1974), представляет собой пространство общественного воспроизводства. А значит, контроль за созданием такого пространства также получает некоторую власть над процессами социального воспроизводства. Мы можем наблюдать действие данного принци­па в различных социальных обстоятельствах. Организация пространства в домовладении говорит много о власти и отношениях полов в семье, например, тогда как иерархические структуры власти или при­вилегий могут передаваться непосредственно через формы пространственой организации и символику. Контроль за пространственной организацией и властью по использованию пространства становится решающим средством для воспроизводства отношений общественной власти. Государство, или какая-то другая общественная группа, например, финансистов, землевладельцев и т. д. могут часто скрывать свою власть, чтобы оформить социальное воспроизводство за кажущейся нейтральной позицией их власти, организующей пространство (Лефевр, 1974). Только в некоторые моменты - грубого наруше­ния политических границ устранения пространств оппозиции более высшей властью, коррупции в сис­теме получения разрешений по планированию совершенно очевидным становится отсутствие нейтра­литета в создании пространства. Власть, чтобы оформить пространство, оказывается позже одной из самых решающих в осуществлении контроля за социальным воспроизводством. И именно на этой ос­нове те, кто обладают профессиональными и интеллектуальными умениями, чтобы оформить про­странство материально и эффективно - инженеры, архитекторы, планировщики и т. д. могут сами об­рести некоторую власть и обратить свои специальные знания в финансовую выгоду. Отношение между контролем над деньгами и контролем над временем как источниками социальной власти являются не менее непреодолимыми. Те, кто могут позволить себе ждать, всегда имеют преимущество над теми, кто этого себе позволить не может. Наиболее очевидно это проявляется во время забастовок и локаутов, когда рабочие очень быстро могут перейти к голодовке, а хозяева продолжают обедать при полных сто­лах. Капиталисты могут продолжать осуществлять частичный контроль за добавочным рабочим време­нем трудящихся, так как они могут выждать фазы активной классовой борьбы. Это принцип работает и среди буржуазии. Дифференцированные способности контролировать время консолидируют иерархию власти денег в буржуазном окружении. Похожее давление существует среди рабочей силы и в скрытом внутреннем мире семейной жизни.

Несколько удивительно, что в семье отношения контроля денег и  времени создают зону конфликта полов.

Деньги, время и пространство существуют как конкретные абстракции, оформляющие повсе­дневную жизнь. Универсальны, объективны, поддающиеся количественному определению в минуту - каждая из этих перечисленных понятий приобретает эти особые качества через господствующую соци­альную практику, где наиважнейшее значение имеют товарообмен и общественное разделение труда. Цены, ход часов, права на четко обозначенные пространства формируют рамки, в пределах которых мы действуем и на чьи сигналы и значения мы волей-неволей отвечаем как на внешние силы по отношению к нашему индивидуальному сознанию и воле. И не имеет значения, насколько неистов дух восстания и отвращения, могущие случайно возникнуть, жесткие нормы, определенные такими конкретными абст­ракциями, к настоящему времени на столько глубоко закреплены, что стали почти факторами приро­ды. Бросить вызов этим нормам и конкретным абстракциям означает бросить вызов центральной, дви­жущей силе нашей общественной жизни.

Но конкретные абстракции денег, времени и пространства не определяются вне зависимости друг от друга. Деньги, например, возникают из обмена и пространственного разделения труда, они представляют общественное рабочее время. Но, по тому же самому признаку, образование мирового рынка зависит существенно от возникновения соответствующей денежной формы и распространения психологических предпосылок, необходимых для должного ее использования. Частично я настаиваю на важности таких взаимоотношений, так как другие авторы часто игнорируют их. Но я также настаиваю на том, что властные отношения между отдельными людьми, группами и даже целыми социальными классами и последующей возможностью найти вероятные пути социальной трансформации, получили широкое определение через сеть денежных пространственных и хронологических показателей, которые свидетельствуют о параметрах общественного действия. Сложно выйти за пределы этих параметров.

Найт Ричард В. Устойчивое развитие - устойчивые города

Международный журнал социальных наук.   1993(2). С. 43-69.

Города и другие поселения людей, претерпевшие в свое время значительные перемены под влиянием индустриализации, урбанизации и образования национальных государств, теперь видоизменяются под воздействием новых экономических и технологических сил, которые, будучи глобальными и универсальными по своей природе, могут, если их правильно использовать, открыть городам новые возможности для формирования и поддержания развития, подтверждая их историческую цивилизаторскую миссию. Уверенность, что города могут и в самом деле должны восстановить контроль над собственной судьбой, основывается на новой парадигме устойчивого развития устойчивых городов. Новая парадигма отражает взгляды Международной комиссии по экологии и развитию, которые изложены в работе "Наше общее будущее". В ней говорится, что "у нас есть сила примерить людские дела с законами природы и добиться процветания, что новая эра экономического развития, основанного на сохранении и расширении ресурсов окружающей среды, вполне возможна". Недавняя конференция ООН по проблемам экологии и развития в Рио-де-Жанейро подтвердила эту позицию. Утверждение, что города должны играть более важную роль, подкрепляется как опытом городов Европы и Северной Америки за последние 50 лет, так и глубоким анализом меняющегося характера развития города, растущим значением, основанного на знаниях развития.

Новая парадигма сформировалась под влиянием ряда различных факторов: научно-технического прогресса, изменений в характере процесса создание богатства, специализации и разделения знаний, интенсификиции глобальных экономических сил, увеличивающейся сложности межличностных и межорганизационных отношений, глобализация производства, а также под воздействием растущего понимания того обстоятельства, что безудержное индустриальное развитие без учета человеческих и экологических ценностей достигло своей роковой черты.

В данной статье рассматриваются в первую очередь с позиций европейских городов последствия перехода от парадигмы индустриального роста к парадигме устойчивого развития. Давайте зададимся вопросом: почему именно европейским городам предстоит подтвердить свою историческую цивилизаторскую миссию и почему это вполне реально?

Логика аргументации следующая: сущность богатства и характер процесса, в ходе которого богатство создается, меняются. Производство и потребление становятся все более наукоемкими, и города утрачивают свою роль центров промышленного производства, а их развитие все больше связывается с науками и образованием, а это предполагает фундаментальные изменения в развитии городов. Экономика городов трансформируется: главное место принадлежит уже не производству и вывозу готовой продукции на мировой рынок, а экспорту решений и знаний. По мере перехода городской экономики от массового производства к коллективному мастерству, основанному на совокупной компетенции и объединении усилий по стратегическим направлениям, культура городов становится более открытой, не столь иерархической, базирующейся прежде всего на знаниях и заинтересованной скорее в повышении качества жизни и улучшении человеческой среды, чем в количественых показателях.

Эти перемены происходят благодаря тому, что научные знания становятся    стратегическим    ресурсом мирового сообщества. Развитие, основанное на научных знаниях, и определяется факторами, которые отличаются от тех, которые связаны с производством промышленных товаров. Оно зависит главным образом от пригодности для жизни городов, то есть от коллективной компетенции, культуры научных знаний и качества жизни, предлагаемая городом. Поскольку научные знания опираются на определенную культуру и концентрируются главным образом в городах, у них больше возможностей формировать собственное развитие путем укрепления своей коллективной компетенции, культуры и организации научных знаний, которые образуют их новую институционно-научную базу. Выявляя, закрепляя и развивая свои научно-образовательные ресурсы и культуру научных знаний, города в состоянии создавать условия, способствующие основанному на научных знаниях развитию.

Короче говоря, после 100 лет быстрого, несбалансированного, произвольного и часто хаотичного роста под влиянием расширения производственного сектора у городов появилась возможность развиваться более целенаправленно. Основанное на знаниях развитие открывает городам возможность планировать ход собственной эволюции и определять свою дальнейшую судьбу. Чтобы это воплотить в жизнь, городам следует глубже проникнуться пониманием меняющейся природы своего развития и проявлять инициативу не только на местном и региональном уровне, но совместно с другими городами и регионами - в национальных, межнациональных и глобальных масштабах. Почему? Да потому, что по мере осознания связи между собственными научными ресурсами, местным экономическим развитием и окружающей средой города станут ориентироваться на глобальные категории, на будущее. Им придется сделать весьма трудный выбор стратегического свойства и взять на себя большую ответственность.

Роль городов в интеграции глобальных и местных знаний

Глобальный кризис нельзя обуздать или разрешить ни сверху, путем международных соглашений и межгосударственных договоров, то есть с помощью директив, ни снизу с помощью массовых организаций, воодушевляемых новой экономической этикой. Чтобы дальнейшее развитие стало целенапрвленным, необходимо объединить "глобальные знания", то есть научные и универсальные ценности, с "местными знаниями", касающимися культурных и экологических ценностей. Сложность и разброс затрагиваемых проблем таковы, что объединение местного и глобального знания должно совершаться на среднем уровне, то есть на уровне городов и регионов. Соответствующее использование технологий требует не стандартного их применения с учетом местных особенностей.

По этому можно утверждать, что устойчивое развитие означает большую ответственность городов за научные ресурсы местного уровня, за ту часть людской и природной среды на которые воздействует практическое применение этих научных знаний. Одним из аргументов в пользу данного утверждения является то, что большинство видов знаний уходят глубоко корнями в культуру конкретного региона, где они исторически развивались, где их жизнеспособность полностью зависит от характерных особенностей окружающей среды - как людской, так и природной, и где их, следовательно, лучше всего понимают и ими успешно управляют как неотьемлемой составной частью того сообщества, в котором эти знания сформировались и которое само сформировалось вокруг них. Знания эволюционируют не по воле случая. Существует неразрывная связь между культурой знаний и тем сообществом, в котором они процветают. Присутствие в сообществе знаний вовсе не означает, что города вполне осознают их наличие, а те, которые осознают, не всегда используют их потенциал для собственного развития или понимают необходимость соединения этих знаний с местной культурой, чтобы добиться сближения различных типов знаний на местном уровне, не обязательно понимают, что источники знаний необходимо лелеять, заботиться о них. Недооценка того, что рядом, - не такое уж редкое явление, особенно в крупных городах, где в культурах преобладают меркантилистские и административные элементы и доминируют оборонительные настроения, где деятельность в сфере знаний имеет тенденцию осуществляться в условиях повышенной секретности и препятствовать свободному обмену информацией, что крайне важно для многих видов знаний. Более того, традиционные источники знаний часто воспринимаются как что-то раз навсегда данное и, оставленные без дожного внимания постепенно иссякают.

В настоящее время города не вполне осознают значение основанного на знаниях развития по двум причинам: во-первых, в мышлении людей, связанных с планированием и развитием городов, все еще доминирует парадигма промышленного роста и, во-вторых, знания обычно представляют себе в очень узком смысле, отождествляя их с общечеловеческими знаниями, научными открытиями, высокими технологиями, техническими новинками, имеющими широкое применение в промышленности и обороне. Поскольку развитие, основанное на активной научной деятельности и наукоемком промышленном производстве, в высшей степени ограничено с географической, индустриальной и организационной точек зрения, лишь не многие города отвечают условиям, необходимым для подобного прогрессивного развития; Но если рассматриваемый спектр знаний расширить и включить в него также коммерческие, административные, экологические, культурные (воспитание, здравоохранение, туризм-, обучение) и производственные познания, творческое, исполнительское искусство, ремесла и т. д., то источники знаний можно обнаружить в любом городе не зависимо от его размеров и уровня развития.

Основанное на знаниях развитие

Проблема городов имеет обычно два аспекта: концептуальный и административный. Во-первых, необходимо переосмыслить значение городов как центров знаний с тем, чтобы они могли определить свои главные способности и оценить потенциал развития собственной базы знаний в глобальном контексте. Во-вторых, города должны сформулировать и реализовать политику, направленную на укрепление своей культуры и источников знаний путем создания условий, благоприятных для конкретного вида основанного на знаниях развития. Источники знаний -глобальные или местные - крайне подвержены эрозии и нуждаются в заботливой консервации.

Следует также коснуться существующего в настоящее время тенденциозного отношения к тем видам знаний, которые создаются и накапливаются транснациональными корпорациями, международными органами и т.п. Это тем более необходимо, что односторонний подход ведет к несбалансированному развитию, т.е. к продвижению глобальных знаний и утрате местных.

Для того, чтобы основанное на знаниях развитие было действительно устойчивым, абсолютно необходима интеграция глобальных и местных знаний, экономических и экологических систем. Организации и власти в полной мере смогут почувствовать ответственность за свои действия и осознать степень риска только в том случае, если интеграция глобальных и местных знаний будет происходить не в каком-то отдаленном центре, а на местном уровне, где знания получили развитие, где их корни и где их лучше понимают. Знание - это одна из разновидностей власти, и как всякая оторванная от традиционной культуры власть оно может стать источником злоупотреблений. Традиции самым решающим образом влияют на культуру знаний, а городам принадлежит существенная роль в институциализации традиций. У городов долгая память - крайне важное качество, когда дело касается влияния на источники знаний.

Суммируя сказанное, можно отметить, что, поскольку создание богатства становится все более наукоемким процессом и знания базируются на культуре и концентрируются в основном в городах, последние должны содействовать использованию знаний для экономического развития на местах, для положительного влияния на ценности, от которых зависят главные достоинства городов.

Цивилизаторская миссия городов

Для осуществления своей цивилизаторской миссии городам необходимо уделять больше внимания управлению своей судьбой, а для этого они должны проникнуться более глубоким пониманием своих сил (источников знаний), особенностей процесса урбанизации и взаимосвязи между развитием городов и окружающей средой. Помимо этого, городам и окружающим их регионам необходимо по отдельности и вместе с другими городами, располагающими аналогичными источниками знаний, почувствовать большую ответственность за те знания, развитию которых они способствуют: в какой мере они влияют на экологическую систему и окружающую среду в местах применения этих знаний. С точки зрения нынешнего положения в мире, идея планомерно и устойчиво развивающихся городов может показаться нереальной. Природа сил, формирующих города, ограниченная автономия последних во многих странах, а также тот факт, что они переросли свои административные границы и имеют тенденцию дробиться и испытывать потрясения, - все это вызывает сомнение, что города могут ориентироваться на будущее и сами определять свое развитие. Тем не менее что же положило начало движению за планомерное развитие городов?

По моему мнению, ответы на эти вопросы скоро даст Европа. Почему? Да потому, что города - главные европейские ценности. У них длительные традиции, уходящие в глубину веков на 2000 лет, и хотя с усилением в последнее столетие централизованной государственной власти роль городов уменьшилась, они тем не менее обладают большой самостоятельной ценностью. Исторически европейские города способны к самовосстановлению, что показала эпоха Возрождения, и они продолжают сохранять вполне конкретные культуры, которые всегда можно "возродить". Сегодня их способность к самовосстановлению во многом зависит от того, как они по-новому определят свою роль в "новой Европе" и в "мировом сообществе". Их будущее тесно связано с осознанием связи между городскими ценностями, новыми формами экономического и культурного развития и заботой об окружающей среде. Именно в процессе "возрождения" европейских городов интересующее нас развитие могло бы стать более планомерным и упорядоченным. Полученные при этом знания можно было бы затем использовать для решения еще более насущных проблем городов и окружающей среды в других частях как развитого, так и развивающегося мира.

Важно отличать развитие городов в Европе от процесса урбанизации в развивающихся странах с преобладающим сельским населением и деревенским бытом. Крупные городские поселения в странах "третьего мира", часто называемые из-за их размеров "мегалополисами", не всегда являются городами в обычном смысле этого слова. В традиционном понимании город - это центр цивилизации, то есть поселенческое объединение с достаточной властью, чтобы поддерживать законый порядок и обеспечивать развитие в духе Анри Пиренна.  В последние десятилетия контроль переместился от местных общин к государству и от местных организаций к крупным национальным и транснациональным корпорациям, после чего рост городов сделался еще более несбалансированным и беспорядочным.

Разрастание мегалополисов происходит под влиянием глобальных сил, над которыми не властны ни сами города, ни государство. Эти силы, лежащие в основе индустриализации и урбанизации во всех странах земного шара и подрывающие традиционные схемы поселений, нарастают и приобретают всеобъемлющий характер. Как отмечал Е. Ф. Шумахер в 1973 г. в своей книге "Небольшое - прекрасно", "успешная индустриализация в городах разрушает экономическую структуру периферии, которая в свою очередь мстит массовой миграцией в города, отравляя их и делая их совершенно не управляемыми". А городская периферия - это уже не только прилегающие к городам регионы; она стала транснациональной и глобальной. Периферия Марселя, например, включает часть Северной Африки, а Берлина - Ближний Восток, Центральную и Восточную Европу. К периферии Лос-Анжелеса принадлежат Центральная и Южная Америка, а также Дальний Восток. В периферию Токио входят и Корея и Юго-Восточная Азия и т. д.

Хотелось бы подчеркнуть, что возникновение и быстрый рост мегалополисов, отличающийся от более упорядоченного развития европейских городов, следует рассматривать в качестве самостоятельной проблемы. Мегалополисы - это не города в обычном смысле этого слова: их рост не диктуется разумной необходимостью, и они не являются самоуправляемыми образованиями. Увеличение мегалополисов - результат ломки традиционной деревенской общины, а вовсе не планомерного расширения и развития городской структуры или широких социальных и культурных преобразований. Как правило, чем позднее начинается процесс индустриализации и урбанизации, тем более несбалансированы схемы человеческих поселений и остры "проблемы городов". Стоит лишь системе городов выйти из равновесия и какому-нибудь городу занять доминирующее положение, как развитие средних городов осложняется.

К планомерному развитию городов

Планомерное развитие городов представляется проблематичным из-за низкого уровня искусства градостроительства, отсутствия у городов подлинной автономии и, следовательно, возможности как-то упорядочить и контролировать это развитие. И хотя города появились 6 тыс. лет назад и, по словам Арнольда Тойнби (1970), выполняли роль "кузниц цивилизации", оказывая благотворное влияние на культуру, наше представление о том, почему они стали центрами культуры и каким образом их развитие можно было бы сделать безвредным для окружающей среды, все еще слишком примитивны.

По своей природе городское развитие - это своего рода процесс социального обучения, когда города учатся на собственном опыте, на опыте других городов, а также пробуя различные новшества. Однако, за последнее столетие централизация власти нарушила этот процесс. Между тем существует огромный практический опыт, который можно было бы плодотворно использовать, ибо каждый город преодолевал какие-то /           специфические   проблемы,   хотя   не   многие   из   них   институализировали процесс обучения. А нужда в таком обучении была самая насущная, поскольку вновь сформировавшимся городам, которые быстро росли за последние десятилетия предстояло в течение нескольких лет совершить то, на что в прошлом уходили столетия. Если они стремятся в короткие сроки создать современную городскую культуру и упорядочить собственное развитие, им придется добровольно и сознательно включиться в процесс обучения.

Необходимо вплотную заняться созданием специальной отрасли знаний, касающейся развития городов, привязанных к конкретной местности, регионально ориентированных, однако развитие которых совершается в рамках целостной и нацеленной на будущее структуры. С окончанием "холодной войны" и растущим пониманием ухудшения окружающей среды, возможно, часть "мирных дивидендов" удастся израсходовать на решение повседневных проблем больших и малых городов, а также деревень, где проживает большинство людей. Не исключено, что это может стать частью более общей тенденции переориентации государственной политики в области науки с оборонной промышленности на вопросы экологии и развития городов. Вероятно, потребуются новые подходы и новые учреждения, такие, например, как созданная недавно Европейская академия по экологии городов, разместившееся в Берлине. Упорядоченное развитие городов должно использовать достижение науки и технологии таким образом, чтобы экономический прогресс на местном уровне не наносил ущерба окружающей среде.

Глобальный вызов современности не сводится лишь к прогрессу науки, а предполагает ее интеграцию с другими видами знаний, причем в такой форме, которая была бы приемлема как с экологической, так и с социальной точки зрения. Необходима более сбалансированная политика в области науки, которая, продвигаясь вперед, заботилась бы не только о накоплении новых знаний, но и о сохранении приобретенных. Много говорят о том, что знания растут эспоненциально, что 90% нынешних знаний человечеством приобретено за последение 30 лет; если определить знания как способность к устойчивому выживанию в окружающей нас среде, то, как доказывает Синдинг-Ларсон (1991), скорее можно утверждать, что за последние 30 лет человечество утратило 90% своих знаний.

Новая парадигма устойчивого развития обеспечивает рамки для прогресса науки и других видов знаний в более холестической манере. Индустриальный рост сделал чрезмерный упор на знания, облеченные в конкретную форму, которые можно выражать и приобретать с соблюдением принятых 1травил и норм, то есть на знания научного и универсального характера. Увлечение подобными глобальными знаниями - наукой, технологией, общечеловеческими ценностями - свойственно сторонникам модернизма. Однако если мы хотим понять наиболее фундаментальные человеческие потребности и природные системы, необходимо обратить внимание также на усвоение и распространение региональных знаний и региональных ценностей. Об этом должны позаботиться города, ибо это ключевой момент их развития, основанного на знаниях.

Построение в городах инфраструктуры знаний

Города должны играть важную роль в основанном на знаниях развитии; эта роль в основном сводится к тому, чтобы использовать знания на благо местной экономики. Источники знаний обычно связаны с определенной культурой и теорией, меняются медленно, а со временем все больше специализируются. При этом часто располагаясь в географической близости друг от друга, они не соприкасаются между собой. Другими словами, они существуют как пространственно разобщенные скопления. Связанные родственной, основанной на знаниях деятельностью, они порой не сознают в полной мере собственные характерные черты, коллективную силу или потенциальные возможности для развития. Их присутствие или концентрация на определенной территории еще не означает, что идея сближения пробила себе дорогу, что их главные достоинства в сфере знаний выявлены и усилены. Сам факт свидетельствует лишь о том, что имеются источники знаний, которые обладают потенциалом для развития.

Местные и региональные власти могут, например, взять на себя инициативу по выявлению территориальных скоплений родственных по характеру деятельности организаций и начать формировать городскую инфраструктуру знаний. Они обеспечили бы средства для улучшения горизонтальных контактов в рамках общины, облегчили бы доступ местным жителям к источникам знаний через расположенные в городе и регионе организации, а также повысили бы эффективность городской интеллектуальной инфраструктуры. Подобные меры снизили порог приобретения новых знаний, новаторских и творческих идей и расширили бы возможности для сближения различных типов организаций знаний в Делфте. Их следует осуществлять на местном уровне, ибо они должны быть ответом на возникший спрос и отвечать реальным потребностям.

Инфраструктуру знаний лучше всего создавать снизу, начав с местных территориальных скоплений, расширяя их до регионального уровня и затем увязывая с нациоанльными и международными структурами, ответвлениями, ассоциациями, издательствами и т. д. Эта работа требует не только крупных ассигнований, но и времени, а также устойчивости и восприимчивости к меняющимся условиям. Как только подобные структуры бюрократизируются, они теряют свою ценность.

Первым шагом в построении местной инфраструктуры знаний должно быть выявление и классификация источников знаний в регионе с последующим распределением их по категориям в зависимости от наличия совместных интересов (основной вид деятельности, научные исследования, работа с кадрами, обучение, финансирование, изучение рынка и т. п.). Инвентаризация источников знаний и топология основанной на знаниях деятельности необходимы, ибо предпринимаемые меры должны быть спланированы с учетом конкретных обстоятельств.

Выявить территориальные скопления организаций знаний, практическая деятельность которых может быть увязана между собой, не так-то просто, поскольку они не всегда подпадают под одну и ту же шкалу профессиональных категорий. Очень часто эти скопления включают совершенно различные организации, охватывая самые разнообразные научные дисциплины, отрасли знаний, специальные службы высших учебных заведений, научно-исследовательские лаборатории, секции крупных промышленных компаний, малые и средние фирмы, мастерские, предприятия сферы обслуживания, правительственные ведомства, ассоциации, конторы и т. п.

Устойчивое развитие, контуры городской политики

Новая парадигма устойчивого развития обусловливает контуры политики, призванной демократизировать и гуманизировать науку. Однако это обстоятельство может быть в полной мере осознано только в том случае, если города вновь подтвердят свою цивилизаторскую миссию. Старая парадигма индустриального роста делала чрезмерный упор на науку, технологию, знания, которые можно было бы овеществить, приобрести формальным путем, применять в промышленном производстве и использовать для создания глобальной прибавочной стоимости, то есть выделяла знания научного и универсального характера. Увлечение подобными глобальными знаниями, которое нетрудно понять с точки зрения житейской логики, - девиз сторонников модернизма. Между тем, если нас заботят фундаментальные человеческие потребности и естественные системы, если мы стремимся сделать развитие устойчивым, нужно так же использовать местные знания и местные ценности. Это необходимо для современного развития городов и регионов.

Глобальным знаниям всегда уделялось больше внимания, чем знаниям местным, - так было проще для властей. Более того, в промышленном, материалистическом и потребительском обществе глобальные знания - главный источник силы, влияния и престижа. Местные знания могут обладать большой ценностью на местном уровне и сохранять важное значение для устойчивого развития, однако они_, как правило, имеют низкую стоимость в денежном выражении. Следует также отметить, что значительная часть местного знания носит подсознательный характер, его нельзя выразить прямо или приобрести формальным путем в процессе обучения. Однако ему можно придать художественную форму и постигнуть в категориях искусства. Именно поэтому местное знание ценится выше в обществах с богатой духовной жизнью, чем в потребительских обществах.

В настоящей статье отстаивался тезис о том, что глобальное знание следует объединить с локальным знанием и что лучше всего это сделать на уровне города и региона. Будущее городов зависит от их жизнестойкости и целостности, что могут обеспечить только сами города. Именно города и регионы должны проявить большую ответственность в отношении местного знания, соединяя глобальные знания с местной культурой и сохраняя местные знания. Чтобы развитие было действительно устойчивым, города должны вновь подтвердить свою цивилизаторскую миссию, и вместо того, чтобы формироваться под влиянием глобальных сил, они должны планомерно развиваться по инициативе местных властей, организаций и граждан, а устойчивое развитие должно стать содержанием каждодневной политики.

Лагуэрр М. Неформальный город

Laguerre, M."The informal City ". London: Macmillan. 1994/ Перевод В.В. Вагина

Значения неформальной городской практики

Интерпретация неформальной городской практики признает разнообразие и однородность таких действий. Их общность заключается в том, что они занимают, если не положение покоренных, то по меньшей мере не находятся в зависимости от формальной системы. Существует два основных местоположения неформальной городской практики: индивидуальное и групповое или институт.

Теория постмодерна снова возвращается к этому предмету. Данная тема лежит в самом сердце нашего распознавания, в том смысле, что он или она принимает решение участвовать в неформальной практике или не участвовать в ней. Городская неформальность - это выражение свободы предмета. Это означает свободу без давления со стороны формальной институциональной жизни, а также свободу как вид манифеста судьбы, где складываются сети. Тоска по человеческой свободе не может контролироваться или быть сдерживаемой правилами или условностями формального общества. Неформальная практика обеспечивает коридор для защиты себя от регулирующих структур.

Неформальная городская практика также означает, что скрытая структура, обеспечиваемая ею, представляет собой упругий, но фундаментальный аспект состава общества. Такая практика возможна через систему отношений. Под этим мы понимаем вторую характеристику, характеристику присутствия отношений в неформальной городской практике. Названный аспект находит выражение через человеческую солидарность, например, обмен или дарение. Возможно, эта характеристика более видима и известна, может быть, благодаря работам Марселя Мосса о значении подарка, а также потому, что в повседневной жизни мы можем наблюдать примеры, когда люди помогают друг другу неформальным образом.

Неформальная городская практика, наконец, означает, что скрытая ее структура -это структура пассивного и активного сопротивления. Как бы то ни было, такая структура сопротивления должна рассматриваться как антиформальная система или дополняющая формальную систему. Идея сопротивления подразумевает признание упругости культурных традиций, которые невозможно с легкостью заместить формальной системой.

Мануэль Кастельс. Информационный город. Информационная технология, экономическое реструктурирование и регионально-городской процесс.

Manuel Castels. The Informational City. Information Technology, Economic Restructuring. and the Urban -Regional Process. Oxford, Cambridge: Blackwell. 1989. / Перевод В.В. Вагина

Реконструкция социального смысла в пространстве потоков

В конце этого аналитического экскурса мы можем видеть большое общее направление, вытекающее из всех наших наблюдений: историческое возникновение пространства потоков, заменяющего понятие пространства мест. Под этим мы понимаем использование функциональной логики организаций, обладающих властью, в ассиметричных системах обмена, которые не зависят от характеристик любой специфической местности для достижения своих фундаментальных целей. Новое индустриальное пространство и новая экономика сервиса организуют свои операции вокруг динамики единиц, вырабатывающих информацию. Различные функции соотносятся с отдельными пространствами с целью выполнения каждого задания; процесс в целом реинтегрируется за счет систем коммуникаций. Новый класс управленцев-профессионалов колонизирует отдельные пространственные сегменты, связанные между собой в городе, стране, мире; они изолируют себя от фрагментов местных обществ, которые в последствие разрушаются в процессе селективной реорганизации места работы и проживания. Новое состояние, утверждающее свои источники власти в контроле и стратегическом ведении науки, укрепляет развитие передовой технологической инфраструктуры, распространяющей свои элементы по недифференцированным местностям и взаимосвязанным пространствам. Новая международная экономика создает переменную геометрию производства и потребления, труда и капитала, управления и информации - геометрию отрицающую специфическое производственное значение любого района вне его нахождения в сети, форма которой неумолимо изменяется в ответ на послания невидимых сигналов и незнакомых кодов.

Новые информационные технологии сами по себе не являются источником организационной логики, трансформирующей социальное значение пространства: они, однако, представляют фундаментальный инструмент, позволяющий этой логике быть воплощенной в исторической актуальности. Информационные технологии могли и могут быть использованы для достижения различных социальных и функциональных целей, поскольку то, что они предлагают фундаментально, есть гибкость. Однако, в настоящее время их использование определяется процессом социально-экономического реструктурирования капитализма и они составляют необходимую материальную основу для того, чтобы данный процесс состоялся.

Логика реструктурирования основана на избежании исторически обусловленных механизмов социального, экономического и политического контроля со стороны власть держащих организаций. Так как большинство из этих механизмов контроля зависят от институтов общества, основанных на какой-либо территории, избегая встроенной социальной логики, любая местность становится средством достижения свободы в пространстве потоков, связанных лишь с другими власть держащими людьми, кто разделяет социальную логику, ценности, критерии исполнения, институционализированные в программах информационных систем, составляющих архитектуру пространства потоков. Возникновение пространства потоков выражает фактически отсутствие связи обществ, основанных в данной местности, и культур с организациями власти и производства, что продолжает доминировать в обществе, не будучи ему подконтрольным. Наконец, даже демократии оказываются бессильны, сталкиваясь со способностью капитала обращаться глобально, секретной передачей информации, рынками, способными проникать или быть игнорируемыми, принятием решений по планетарным стратегиям военно-политического характера без учета знаний о нациях и культурным посланиями, продаваемыми, упаковываемыми, записываемыми, входящими в умы человечества и покидающими его.

То, что возникает в результате процесса реструктурирования, ясно обозначенного в пространстве потоков - это вовсе не пророчество Орвеллиана о тоталитарной вселенной, контролируемой Big Brother на основе информационных технологий. Это гораздо более утонченное и в некоторой степени потенциально более деструктивная форма дезинтеграции и реинтеграции. Нет реального подавления, явного врага, центра власти, которые могут взять на себя ответственность за специфические социальные проблемы. Даже проблемы сами по себе становятся очень не понятными или парадоксально настолько ясны, что не могут быть рассмотрены, поскольку постоянно делаются ссылки на более высокий уровень социальной причинной связи, что невозможно постичь. Главное обстоятельство заключается в том, что социальная значимость испаряется из районов, а следовательно и из общества, и становится выхолощенной и распыленной в реконструированной логике пространства потоков, чей профиль, происхождение и конечная цель не известны, даже для многих реально существующих вещей, интегрированных в сеть обмена. Потоки энергии генерируют энергию потоков, которая представляется естественным феноменом и не может быть предсказанной или контролируемой, но принятой и управляемой. Это очень значимо для настоящего процесса реструктурирования, осуществляемого на основе новых информационных технологий, материально это выражено в разделении между функциональными потоками и исторически определенными местами как двумя раздельными сферами человеческого опыта. Люди проживают в той или иной местности, власть управляет через потоки.

Тем не менее, общества не состоят из пассивных субъектов, вынужденных покоряться структурному господству. Бессмысленность мест, отсутствие власти политических институтов вызывают возмущение и сопротивление со стороны отдельных людей и коллективов, общественных деятелей. Люди подтвердили свою культурную идентичность, часто в пределах территориальных границ, мобилизуя усилия на достижение своих требований, организуя свои сообщества, укрепляя место своего жительства с целью сохранения его значения, восстановления ограниченного контроля за работой и местом проживания, возрождения любви и смеха в абстракции нового исторического ландшафта. Но, как я уже показывал в своем межкультурном исследовании по городским общественным движениям, чаще всего это реактивные симптомы структурных противоречий скорее чем сознательные действия, направленные на социальные изменения. Столкнувшись с переменной геометрией пространства потоков, группы " корней травы"( grassroot) тяготеют к защите, они связаны территориально или настолько специфичны с точки зрения культуры, что их коды самоузнаваемой идентичности становятся некоммуникабельны в отношении общества, распадающегося на клановые группы, которые с легкостью склонны к фундаменталистским заверениям о своей идентичности. В то время как власть создает определенное функциональное пространство потоков, общества разрушают свою историческую культуру до уровня локализованной идентичности, что восстанавливает значение мест только ценой разрушения коммуникации между различными культурами и местностями. Между внеисторическими потоками и неуменыиаемой идентичностью местных сообществ, города и регионы изчезают как социально значимые места. Историческим результатом этого процесса могло бы быть наступление эры, характеризуемой не простым сосуществованием и исключительными достижениями человека, дезинтеграцией больших сегментов общества и одновременным широким распространением бессмысленного насилия - ввиду невозможности коммуникации превращение других сообществ в "чуждых", а следовательно, в потенциальных врагов. Глобализация потоков власти и выделения кланов (tribalization) в местных сообществах - это часть того же самого фундаментального процесса исторического реструктурирования: возрастающее расхождение между техно-экономическим развитием и соответствующими механизмами социального контроля за этим развитием.

Данные тенденции не являются неизбежными. Они могут изменяться и должны быть изменены с помощью серии политических, экономических и технологических стратегий, которые могли бы внести свой вклад в реконструкцию социального значения новой исторической реальности, характеризуемой образованием пространства потоков как пространства власти и функциональных организаций...

Новая технико-экономическая парадигма представляет пространство потоков как непреложную пространственную логику экономических и функциональных организаций. Проблема теперь сводится к тому, как объединить значение мест с новым функциональным пространством. Реконструкция социального значения местности (place - based) требует параллельного сочетания альтернативных социальных и пространственных проектов на трех уровнях: культурном, экономическом и политическом.

На культурном уровне территориально обозначенные местные сообщества должны сохранять свою индивидуальность и строить на своих исторических корнях, независимо от своей экономической и функциональной привязанности к пространству потоков.

Символическое обозначение мест, сохранение символов, по которым их узнают, выражение коллективной памяти в практике коммуникаций - это фундаментальные средства, обеспечивающие продолжение существования мест, как таковых, без необходимости оправдывать свое существование исполнением функциональных обязанностей. Однако, в целях предотвращения опасности сверх утверждения идивидуальности местности без ссылки на более широкие социальные рамки по меньшей мере две дополнительные стратегии необходимы: с одной стороны, они должны строить коды коммуникации с другими идентичностями, коды, требующие определения сообществ как подкультур, способных признавать и общаться с культурами более высокого порядка; а с другой стороны, они должны соединять утверждение и символическую практику культурной идентичности с экономической политикой и политической практикой. Таким образом возможно избежать опасности клановости и фундаментализма.

Населенные пункты города и региона - также должны уметь найти свою особую роль в новой информационной экономике. Возможно, это самое сложное измерение для интеграции в новую стратегию местного социального контроля, так как одной из точных и важных характеристик новой экономики является ее способность вписаться в пространство потоков. Однако, населенные пункты могут стать неотъемлемыми элементами новой экономической географии ввиду специфической природы информационной экономики._В такой экономике главным источником производительности является способность получать и_перерабатывать новую информацию, зависящую от символического манипулирования труда. Этот информационный потенциал труда является функцией его условий жизни, не только с точки зрения образования, но и социальной среды в целом, которая постоянно создает и стимулирует ее интеллектуальное развитие. В фундаментальном смысле, социальное воспроизводство становится непосредственной производительной силой. Производство в информационной экономике приобретает организованный характер в пространстве потоков, социальное же воспроизводство остается локально специфичным. Тогда как общая логика производства и системы управления действует на уровне потоков, связь между производством и воспроизводством - ключевой элемент новых производительных сил - требует адекватной связи с местной информационной системой и развитием труда. Такая связь должна быть признана каждой местностью с тем, чтобы местный труд смог обеспечить навыки, необходимые в производственной системе, именно в точке его соединения с системой производственного обмена. Труд - и отдельные граждане - должны развивать осведомленность о точной роли той деятельности, которой они занимаются (в своей местности) в функциональном пространстве потоков. На основе такой осведомленности им будет легче осуществлять контроль за производственной системой, что в их интересах, И все же экономическая сделка со стороны информационной трудовой силы очень уязвима, если она не будет опосредована социальным влиянием, которое обеспечивается культурной идентичностью, и если она не соединится и не будет осуществлена обновленной политической властью местного правительства.

Местные правительства должны развивать центральную роль в организации социального контроля за местностями над функциональной логикой пространства потоков.

Только через укрепление этой роли населенные пункты смогут оказать давление на экономические и политические организации с целью восстановления значения местного общества в новой функциональной логике. Данное утверждение идет в разрез с широко распространенным мнением о том, что роль местного правительства будет снижена в интернационализированной экономике и в пределах функционального пространства потоков. По-моему, это происходит именно по тому, что мы живем в таком мире, где местные правительства могут и должны играть более решительную роль как представители гражданских обществ. Национальные правительства часто также безвластны как местные, чтобы управлять непознанными потоками. Более того, так как происхождение места назначения потоков не может контролироваться, главный вопрос здесь - гибкость и адаптация к потенциалу и требованиям сети потоков каждой конкретной ситуации, насколько это относится к данной местности. Поскольку местные правительства защищают специфичные интересы, связанные с местным обществом, они могут идентифицировать такие интересы и гибко отреагировать на требования потоков власти, таким образом, определяя наилучшую сделку в каждом случае. Другими словами, в ситуации общего отсутствия контроля, чем более специфична повестка сделки, тем более гибка возможность ответа, положительного и отрицательного, системе потоков, и тем выше шансы восстановления некоторого уровня социального контроля. Было бы поучительно вспомнить о том, что образование мировой экономики с XV по XVI вв. привело к возникновению городов-государств как гибких политических институтов, способных придерживаться стратегии переговоров и разрешения конфликтных ситуации с межнациональными экономическими властями по всему миру. Современный процесс тотальной интернационализации экономики также может привести к возрождению местного государства, как альтернативе функционально безвластных и институционально бюрократизированных наций-государств.

Тем не менее, чтобы местные государства могли обрести столь фундаментальную роль, они должны развивать свою организационную мощь и укреплять власть по двум направлениям по меньшей мере. Во-первых, поддерживая активность граждан, они должны мобилизовать местные гражданские общества на роль сторонников коллективной стратегии по реконструкции значения местности в конфликтной динамике с властями, не имеющими отношения к данному населенному пункту. Организация сообщества, активное участие граждан - это необходимые элементы возрождения местных правительств как динамичных агентов экономического развития и социального контроля. Во-вторых, им необходимо укрепить связь с другими организованными и самоопределившимися сообществами, занимающимися коллективной деятельностью, заботу следует проявить о том, чтобы избежать разделения на кланы и воздействия на материальную базу работы и власти. Местные власти будут не способны контролировать логику пространства потоков, если они останутся привязанными к своей местности, тогда как организации, основанные на потоках, выберут населенные пункты по своему усмотрению, выступая в роли политической власти", где сообщества, управляемые традицией и обычаем, "непроизвольно" адаптируются к условиям мобильности и переменам.

Предметы власти, насилие и коллективное противостояние оформляют ландшафт как социальный микрокосм. Перед экономической географией стоит задача определения "структурной последовательности" ландшафта. Для радикального экономического географа ландшафт - это tabula rasa накопления капитала. На ней отражена "пространственность" капиталистической модели производства на исторических этапах. С точки зрения такой перспективы, в ландшафте выделяется и повторяется мотив выгоды, движение капитала через инвестирование в промышленность и собственность обращение его в строительстве и реконструкции, между деловой частью города и периферией пригорода. Отношения между социальными классами, в свою очередь, подвержены влиянию "напряженности в сфере свободной географической мобильности и организованных процессов воспроизводства".

Настоящее структурирование человеческих жизней сопряжено с конфликтами. Оно осуществляет социальный переход от факта локальной политической автономии к фактам местного опыта и коллективного сознания. Но в борьбе за экспансию в окружающей среде и контроль за использованием пространства экономическая власть преобладает над государственной и местной культурой. " Капитал создает и уничтожает свой собственный ландшафт ".

Экономическая мощь Америки обеспечивает структурированную последовательность ее сменяющихся ландшафтов. Копии Америки с дымовыми трубами и заброшенными местами предшествуют другой исторической фазе, отмеченной супермаркетами, торговыми рядами, богинями офисов. Это в свою очередь ведет также к копированию, заброшенным местам. Сегодня очень сложно понять характер Ландшафта Америки ввиду параллельных комбинаций концентрации и рассредоточения, подъема и спада. В смысле культуры ни один четко очерченный ландшафт не представляет современное американское сообщество. У нас отсутствуют и пространственные образы окружающей среды, адекватно представляющие ландшафт "деконцентрации метрополии" ни на уровне города, ни на уровне пригорода, где проживают американцы. Мартин Хайдегер в начале 1950-х годов описывал американский ландшафт как целую серию не связанных пространств, где массовое производство и массовое потребление производят стандартную, квази-глобальную культуру.

Нужно напрячь воображение, чтобы в таком ландшафте выделить "безместные места". Местные лидеры бизнеса и политики продолжают поиск адекватного имиджа. Программа экономического роста часто ограничивается созданием микрокосма прошлого или панорамы будущего, а так же представлением этого ландшафта с помощью методов исторической презервации или новой футуристической конструкции, что полностью не сочетается со спецификой мест. Организационный принцип в этих ландшафтах является просто предметом наглядности вне специфического, социального и материального контекста. Так же как Буг Гарденс и Диснейленд деконтекстуализируют будущее, Inner Harbor, Faneuil Holl, South Street Seaport деконстектуализируют прошлое, превращая ландшафт опустошения во внутреннем городе в ландшафт потребления. В лучшем случае, когда рыночные силы разрушают или вновь воссоздают существующий ландшафт, его артефакты сохраняются, восстанавливаются и даже перемещаются чтобы создать "подлинное" чувство места.

Луис Вирт. "Урбанизм, как образ жизни"

L. Wirt. Urbanism, as way of life. In. R. Sennet// Classical essays in urban culture. Appleton Century Grofts.New York. 1969 / Перевод В.В. Вагина

Центральная проблема городской социологии заключается в том, чтобы выявить формы общественного воздействия и организаций, которые нетипично возникают в относительно постоянных компактных поселениях, где проживает большое количество гетерогенных индивидуумов. Также следует сделать вывод о том, что урбанизм приобретает наиболее характерные и ярко выраженные формы в той мере, насколько условия, с которыми он сочетается, присутствуют. Таким образом чем больше население, чем вышнего плотность и чем более неоднородно общество, тем в большей степени сконцентрированы в нем характеристики урбанизма.

Необходимо, однако, признать, что общественные институты, их деятельность, могут приниматься населением и продолжать свое существование в силу причин, отличающихся от тех, которые первоначально послужили основой их возникновения и городской образ жизни может сохраняться при условиях чуждых условиям, необходимым для его происхождения. На основе наблюдений и исследований могут быть сформулированы социологические. предположения, касающиеся взаимосвязи между количеством, плотностью, разнородностью населения и жизнью его групп.

Размер совокупности населения

Общеизвестно еще со времени Аристотеля, что рост населения свыше определенных границ оказывает влияние на взаимоотношения жителей и характерные особенности города. Необходимо подчеркнуть, что большое количество населения предполагает наличие большего числа индивидуальных проявлений. Более того, чем большее количество индивидуумов взаимодействуют, тем выше потенциальная дифференциация между ними. Индивидуальные особенности, род занятий, культурная жизнь, идеи членов городской общины в большей степени поляризованы среди городского населения, нежели среди сельских жителей.

Можно утверждать, что подобные вариации способствуют пространственному выделению индивидуумов по цвету кожи, этническому наследию, экономическому и социальному статусу, предпочтениям и вкусам. Узы кровного родства, соседства, чувства, возникающие из совместного проживания поколений при наличии общей традиции народа, могут отсутствовать или проявляться в относительно слабой степени в общей совокупности членов общины имеющих различное происхождение и общественный облик. При таких обстоятельствах конкуренция и формальные механизмы контроля представляют собой замену солидарности, служащей основой единства сельского сообщества.

Увеличение количества жителей общины на несколько сотен вызывает снижение возможностей каждого ее члена на личное знакомство с остальными членами общины. Рост количества людей в состоянии взаимодействия в условиях, при которых полноценные личностные контакты невозможны, вызывает сегментацию человеческих отношений. Иногда данная мысль находит отражение в толковании "шизоидного" характера личности в городской среде. Это вовсе не подразумевает, что у городских жителей гораздо меньше знакомств, чем у сельских. Обратное явление также возможно. Это скорее означает, что в количественном отношении горожане, называется, водят компанию с меньшим количеством людей, и ввиду указанного обстоятельства обладают менее интенсивными знаниями.

Что характерно, горожане встречают друг друга на основании высоко сегментированных ролей. Вне сомнения, они зависят от большего количества людей для удовлетворения своих жизненных потребностей, в сравнении с сельскими жителями, и таким образом, они ассоциируются с большим количеством организованных групп, но они менее зависят от конкретных людей, и их зависимость связана в огромной степени с отдельными проявлениями человеческой деятельности.

Следует заметить, что для города характерны скорее вторичные нежели первичные контакты. Последние могут быть даже лицом к лицу, тем не менее - это безличные, очень поверхностные, эфемерные и сегментарные контакты. Сдержанность, безразличие, пресыщенность,

демонстрируемые горожанами во взаимоотношениях друг с другом, могут рассматриваться как средство их иммунизации против личных притязаний и ожиданий других людей...

В общине, состоящей из огромного количества индивидуумов, превышающего то число, при котором люди могут иметь непосредственное знакомство и проживать в одном месте, появляется необходимость общения опосредованно и выражения личностных. интересов в процессе делегирования. Для города типичной чертой является представительство интересов. Реальный человек может добиться немногого, но голос представителя сложен с силой условно пропорциональной количеству людей, от имени которых говорит представитель...

Плотность

В социологическом анализе города находят отражение последствия особенностей городской жизни, касающиеся и количества проживающих людей и их концентрации на ограниченном пространстве. Лишь некоторые из них могут быть обозначены...

Зиммель утверждает, что субъективно тесные физические контакты многочисленных индивидуумов обязательно приводят к смене средств, с помощью которых мы ориентируемся в городской обстановке, особенно в отношении своих собратьев. Характерно: мы имеем тесные физические контакты и весьма отдаленные социальные. Мир города поощряет наглядное признание. Мы видим униформу, которая обозначает роль функционеров, но не обращаем внимание на эксцентричность личности, спрятанной за униформу. Мы тяготеем к тому, чтобы приобретать и развивать чувствительность к миру артефактов и все более удаляться от мира природы.

Мы подвержены влиянию разных контрастов, в том числе между прекрасным и низменным, богатством и бедностью, образованностью и невежеством, порядком и хаосом. Идет острейшая борьба за пространство, и очевидна общая тенденция использования отдельных территорий с максимальной экономической отдачей. Место работы становится все менее связанным с местом проживания, так как близость промышленных и коммерческих структур делает данную территорию в экономическом и социальном аспекте непригодной для проживания...

Различные части города наделены специфическими функциями и, следовательно, город напоминает мозаику социальных миров, в которой переход от одного мира к другому может

происходить совершенно внезапно. Противопоставление различных людей и их образа жизни направлено на создание релятивистской перспективы и чувства терпимости к различным взглядам, что может рассматриваться, как предпосылка к рациональности, а это вызывает секуляризацию жизни...

Гетерогенность

Социальные отношения среди множества типов личностей в городской среде определяет тенденцию разрушения жестких устоев домовладения и усложнения классовой структуры. Это, таким образом, увеличивает разветвленность и разнообразие рамок социальной стратификации в большей степени, чем это может быть отмечено в более целостных обществах. Повышенная мобильность индивидуума, обусловленная большим количеством воздействий на него со стороны других индивидуумов, является причиной приобретения плавающего статуса в социальных группах, которые составляют социальную структуру города. И, как норма, это приводит к нестабильности и отсутствию безопасности в мире в целом... Группы, к которым принадлежит человек, не представляют собой простую иерархическую организацию. Не существует группы, имеющей неразделенную лояльность индивидуума. Ввиду разнообразия интересов, определенных множеством аспектов общественной жизни, человеку требуется для того, чтобы быть представленным в различных группах людей, каждая из функций которых связана с определенными сторонами личности индивидуума.

Скорее всего группы, к которым обычно относится человек, не связаны между собой напрямую или пересекаются самыми разнообразными способами.

Частично, как результат физической свободы населения и частично, как результат социальной мобильности людей, в группах происходит быстрый оборот (смена) их членов. Место проживания, характер занятости, доходы и колебания интересов - все это значительно затрудняет задачу сохранения организаций, поддержания в них продолжительных непосредственных отношений. Это справедливо в отношении районов города, где люди разделяются скорее по признакам расовой принадлежности, языку, доходу социальному статусу нежели через выбор или определение для себя привлекательных людей.

В подавляющем большинстве городской житель не является домовладельцем, а так как преходящее жительство не порождает традиции и чувства, связывающие людей, горожанин очень редко может быть истинным соседом. Довольно сложно представить концепцию города в целом или провести исследование личности по общей схеме.

Следовательно для горожанина сложно определить, что более всего соответствует "его интересам", какому вопросу или лидеру, представленному ему общественным институтом, отдать предпочтение. Люди, которые таким образом отделены от организованных коллективов, составляющих "общество, отличаются большой мобильностью, что делает коллективное поведение в городской общине столь непредсказуемым, а, следовательно, и проблематичным...

Горожанин вынужден прилагать усилия к объединению в группы с другими людьми на основе общности интересов для достижения своих целей, так как своими собственными силами он не в состоянии решать проблемы. В результате множатся добровольные организации, в основе деятельности которых лежит достижение целей, вытекающих из потребностей и интересов человека. Тогда, как с одной стороны, традиционные связи ассоциаций ослабевают, проживание в условиях города способствует большей взаимозависимости между людьми и более сложным и хрупким формам взаимных отношений на различных стадиях человеческого общения, которые человек, как индивид, вряд ли способен контролировать. Часто отмечается весьма слабая связь между экономическим положением и другими существенными факторами, которые определяют существование индивидуума в городской среде и его принадлежность к добровольным группам. На уровне примитивного или сельского обществ, обычно на основе нескольких известных факторов, возможно предсказать принадлежность человека к тому или иному кругу, кто с кем объединяется по различным жизненным позиция. Что касается города, здесь мы можем создать только общую схему, по которой образуются группы, и устанавливаются связи в них. Сама же по себе схема полна противоречии и взаимоисключающих факторов...

Можно предположить, что социальный контроль в городе должен типично осуществляться через формально организованные группы, и как через организации, к которым принадлежат люди, интересы последних получают коллективную поддержку.

Кроме того следует указать, что массы городского населения являются объектом манипуляций символами и стереотипами, управляемыми людьми издалека или действующими невидимо путем контролирования средств коммуникации. Самоуправление в сфере политики, экономики или культурной жизни при данных обстоятельствах сводится просто к речам, или, в лучшем случае превращается в нестабильное равновесие довлеющих групп. Принимая во внимание реальность родственных связей (близость, сходство), мы создаем фиктивные группы, имеющие сходство интересов людей.

На фоне исчезновения территориальных единиц, как основы социальной солидарности, мы создаем единицы (объединения) по интересам. Тем временем, город как община распадается на серию тонких сегментных связей, накладываемых на территориальную основу с определенным центром, но без определенной периферии, и системой разделения труда, которая значительно превосходит границы ближайшей местности и по своему масштабу является всемирной.