6. Пространство потоков
6.1 Введение
Пространство и время есть фундаментальные материальные измерения человеческой жизни. Физики раскрыли сложность этих понятий, скрытую за их обманчивой интуитивной простотой. Даже школьники знают, что пространство и время относительны. Атеория суперструн (superstring theory), последняя мода в физике, выдвигает гипотезу гиперпространства, насчитывающего десять измерений, включая время 1 . Разумеется, обсуждению этих проблем нет места в моем анализе, посвященном строго социальному значению пространства и времени. Но мое упоминание о сложности выходит за рамки риторического педантизма. Оно приглашает нас рассмотреть социальные формы времени и пространства, которые несводимы к нашим сегодняшним представлениям, основанным на социотехнических структурах, вытесняемых нынешним историческим опытом.
Поскольку время и пространство переплетены между собой и в природе, и в обществе, такими они останутся и в моем анализе, хотя ради ясности я последовательно сосредоточу свое внимание в этой главе на пространстве, а потом, в следующей - на времени. Порядок этой последовательности не произволен: в отличие от большинства классических социальных теорий, где допускается доминирование времени над пространством, я предлагаю гипотезу, гласящую, что в сетевом обществе пространство организует время. Это утверждение, как я надеюсь, предстанет более осмысленным в конце интеллектуального путешествия, которое я предлагаю читателю в следующих двух главах.
И пространство, и время трансформируются под совместным влиянием информационно-технологической парадигмы и социальных форм и процессов, вызванных, как показано в этой книге, текущим процессом исторических изменений. Однако действительная направленность такой трансформации резко отличается от основанных на здравом смысле экстраполяции технологического детерминизма. Например, кажется очевидным, что передовые телекоммуникационные технологии позволят размещать офисы повсюду, что штаб-квартиры корпораций получают возможность покинуть дорогостоящие, перегруженные и неприятные центральные деловые районы ради построенных по особому заказу резиденций в прекрасных местах, разбросанных по всему миру. Однако эмпирический анализ влияния коммуникаций на манхэттенский бизнес, проведенный Митчеллом Моссом в 1980-х годах, показал, что новые передовые коммуникационные средства оказались по причинам, которые я назову ниже, в числе факторов, замедляющих уход корпораций из Нью-Йорка. Или, если воспользоваться другим примером из социальной области, возможность поддерживать электронную коммуникацию из дома должна была, как предполагалось, привести к падению плотности городской застройки и уменьшить пространственно локализованные социальные взаимодействия. Однако первая широко распространенная компьютерная система коммуникаций, французская система Minitel, описанная в предыдущей главе, зародилась в 1980-х годах в плотно заселенной городской среде, где жизненная энергия и взаимодействие на уровне личных контактов не были подорваны новым средством общения. И в самом деле, французские студенты использовали Minitel, чтобы успешно организовать уличные демонстрации против правительства. Если мы не будем включать в рассмотрение старую традиционную привычку профессионалов работать дома или организовывать свою деятельность в гибком времени и пространстве, когда у них есть для этого досуг, то окажется, что в начале 1990-х годов телекомьютинг (telecommuting), т. е. работа дома on-line вместо поездок на работу, практиковалась только очень небольшой долей рабочей силы в Соединенных Штатах (от 1 до 2% в любой данный день), Европе или Японии 2 . В то время как работа на дому с неполным рабочим днем, по-видимому, действительно возникает как один из способов профессиональной деятельности в будущем, она распространяется благодаря развитию сетевых предприятий и гибких рабочих процессов, проанализированному в предыдущих главах, а не как прямое следствие появления технологии. Теоретические и практические следствия таких уточнений имеют решающее значение. Именно сложностью взаимодействий между технологией, обществом и пространством я и займусь на следующих страницах.
Чтобы продвинуться в этом направлении, я исследую эмпирические данные, касающиеся трансформации моделей размещения определяющих видов экономической деятельности при новой технологической системе как в развитых услугах (advanced services), так и в обрабатывающей промышленности. После этого я попытаюсь оценить скудные свидетельства, касающиеся взаимодействия между появлением "электронного дома" и эволюцией города, и покажу в подробностях и в различных контекстах недавнюю эволюцию городских форм. Затем я обобщу наблюдаемые тенденции в новой пространственной логике, которую я назвал пространством потоков. Я противопоставлю такой логике исторически укорененную пространственную организацию нашего общего опыта: пространство мест. И я расскажу о том, как в идущих сейчас спорах об архитектуре и городском планировании отражается данная диалектическая противоположность пространства потоков и пространства мест. Цель этого интеллектуального путешествия - обрисовать профиль нового пространственного процесса, пространства потоков, которое становится господствующим пространственным проявлением власти и функции необходимости в нашем обществе. Несмотря на все мои попытки подкрепить новую пространственную логику эмпирическими данными, я боюсь, что в конце главы неизбежно придется поставить читателя лицом к лицу с некоторыми фундаментальными основами социальной теории пространства в качестве подхода к исследованию текущей трансформации материальной основы нашего опыта. Однако моя способность передать довольно абстрактное теоретическое выражение новых форм и процессов будет, я надеюсь, подкреплена кратким обзором доступных свидетельств, касающихся пространственного структурирования доминирующих экономических функций и социальной практики в последнее время 3 .
__________________________
1 Kaku (1994).
2 Превосходный обзор взаимодействия между телекоммуникациями и пространственными процессами см. в Graham and Marvin (1996). Данные о влиянии телекоммуникаций на деловые районы см. Moss (1987,1991,1992:147-58). Резюме данных о работниках телекоммуникаций и телекоммуникации в развитых обществах см. Qvortrup (1992) и Korte et al. (1988).
3 Эмпирическая база и аналитические основы этой главы в большой степени опираются на исследовательскую работу, которую я проводил в 1980-х годах. Результаты ее изложены и резюмированы в моей книге Informational City: Information Technology, Economic Restructuring and the Urban - Regional Process (Castells. 1989). Хотя эта глава содержит дополнительную свежую информацию о различных странах, я все же отсылаю читателя к упомянутой книге, где можно найти более подробное изложение и эмпирическое обоснование анализа, представленного здесь. Соответственно, я не буду приводить здесь снова эмпирические источники, использованные и приведенные в указанной книге. Это примечание должно рассматриваться как общая ссылка на источники и материалы, содержащиеся в Informational City. Более новую работу, обсуждающую эти проблемы, см. Graham and Martin (1996).
6.2 Развитые услуги, информационные потоки и глобальный город
Информациональная/глобальная экономика организована вокруг командных и управляющих центров, способных координировать, вводить инновации и управлять взаимосвязанными видами деятельности сетей фирм 4 . Развитые услуги, включая финансы, страхование, операции с недвижимостью, консультирование, юридические услуги, рекламу, дизайн, маркетинг, связи с общественностью, обеспечение безопасности, сбор информации и управление информационными системами, а также НИОКР и научную инновацию, находятся в ядре всех экономических процессов, будь то в промышленности, сельском хозяйстве, энергетике или услугах различных видов 5 . Все они могут быть сведены к генерированию знания и информационных потоков б . Таким образом, развитые телекоммуникационные системы могли бы сделать возможным рассеивание таких центров по земному шару. Однако более чем десятилетние исследования предмета установили иную пространственную структуру, характеризуемую одновременно рассеянием и концентрацией развитых услуг 7 . С одной стороны, доля развитых услуг в занятости и ВНП в большинстве стран существенно возросла, и в ведущих метрополисах мира они показывают самый высокий рост занятости, в них вкладываются самые высокие инвестиции 8 . Они проникают повсюду и размещены по всей планете, за исключением маргинальных "черных дыр". С другой стороны, в немногих узловых центрах нескольких стран происходила пространственная концентрация верхнего слоя таких видов деятельности 9 . Такая концентрация соответствует иерархии городских центров, в которой функции высшего уровня, в смысле власти и квалификации, сосредоточивались в некоторых крупных метрополисах 10 . Классическое исследование глобального города, проведенное Саскией Сассен, показало совместное господство Нью-Йорка, Токио и Лондона в международных финансах и в большинстве консалтинговых и деловых услуг международного масштаба 11 . Эти три центра, вместе взятые, охватывают в мировом финансовом обороте все часовые пояса и работают в системе бесконечных сделок как единое целое. Но важную роль, в некоторых специфических финансовых операциях даже более значительную, играют и другие центры, например, Чикаго и Сингапур в области фьючерсных контрактов (впервые появившихся в Чикаго в 1972 г.). Гонконг, Осака, Франкфурт, Цюрих, Париж, Лос-Анджелес, Сан-Франциско, Амстердам и Милан также являются крупными центрами, в сфере как финансовых, так и международных деловых услуг 12 . По мере того как по всему миру складываются "развивающиеся" рынки, к сети быстро подсоединяется ряд "региональных центров", в их числе Мадрид, Сан-Паулу, Буэнос-Айрес, Мехико, Тайбэй, Москва, .Будапешт.
По мере того как глобальная экономика расширяется и включает новые рынки, она также организует производство развитых услуг, требуемых для управления новыми единицами, присоединяющимися к системе, и условиями их постоянно меняющихся связей 1Э . Конкретной иллюстрацией такого процесса может служить Мадрид, который до 1986 г. в глобальной экономике был относительно тихой заводью. В тот год Испания присоединилась к Европейскому сообществу, полностью сняв ограничения на иностранные инвестиции на фондовых биржах, в банковских операциях, в приобретении компаний и в недвижимости. Как показано в нашем исследовании 14 , в 1986-1990 гг. прямые иностранные инвестиции в Мадриде и на мадридской фондовой бирже, наряду с бумом в недвижимости и быстрым расширением занятости в сфере деловых услуг, положили начало периоду быстрого регионального экономического роста. Объем продаж акций иностранным инвесторам в Мадриде между 1982 и 1988 гг. увеличился с 4494 млн. песет до 623 445 млн. песет. Прямые иностранные инвестиции в Мадриде поднялись с 8000 млн. песет в 1985 г. до почти 400 000 млн. песет в 1988 г. Соответственно, строительство офисов в центре Мадрида и строительство комфортабельного жилья пережили в конце 1980-х годов тот же бум, который прежде переживали Нью-Йорк и Лондон. Город был глубоко трансформирован, чему способствовало как насыщение ценной территории в центре, так и массовая застройка пригородов, что было до того времени в Мадриде мало распространенным явлением.
Проведенное Каппеленом исследование сетей услуг в европейских городах подтверждает такую аргументацию, показывая растущую взаимозависимость и взаимодополняемость между средними по размерам городскими центрами Европейского Союза 15 . Автор заключает: "Относительная важность отношений между городом и прилегающим к нему регионом, по-видимому, уменьшается по сравнению с важностью отношений, которые связывают между собой разные города различных районов и стран. Новые виды деятельности концентрируются на конкретных полюсах, а это подразумевает рост несоответствий между городскими полюсами и окружающим их хинтерландом*" 16 .
Таким образом, феномен глобального города нельзя свести к нескольким ядрам городских систем на вершине иерархии. Это процесс, который объединяет развитые услуги, производственные центры и рынки в глобальную сеть, идет с разной интенсивностью и в разных масштабах, в зависимости от относительной значимости видов деятельности в каждой сфере vis-a-vis глобальной сети. В каждой стране сетевая архитектура воспроизводится в региональных и местных центрах так, что система в целом становится взаимосвязанной на глобальном уровне. Территории, окружающие эти узлы, играют все более подчиненную роль, иногда теряя свою значимость или даже становясь дисфункциональными, например, colonias populares Мехико-Сити (первоначально поселки скваттеров), в которых проживает около двух третей населения мегаполиса, которые не играют никакой ощутимой роли в функционировании Мехико-Сити как международного делового центра 17 . Кроме того, глобализация стимулирует регионализацию. В своих исследованиях европейских регионов в 1990-х годах Филипп Кук на основе доступных свидетельств показал, что растущая интернационализация экономической деятельности в Европе сделала регионы более зависимыми от этой деятельности. Соответственно для того, чтобы конкурировать в глобальной экономике, под влиянием своих правительств и деловых элит регионам пришлось перестроиться; они создали сети сотрудничества между региональными институтами, а также между базирующимися в регионах компаниями. Таким образом, регионы и местности (localities) не исчезают, а интегрируются в международных сетях, связывающих их самые динамичные секторы 18 .
Близкая к реальности картина развивающейся архитектуры информационных потоков в глобальной экономике была получена Майкельсоном и Уиллером на основе анализа данных о движении почтовых отправлений Federal Express Corporation, одной из мировых лидеров курьерского бизнеса 19 . Они изучили ночное движение писем, пакетов и посылок между метрополисами США в 1990-х годах, а также между главными центрами отправителей в США и международными пунктами назначения. Результаты их анализа, проиллюстрированные на рис. 6.1 и 6.2, показывают две основные тенденции:
а) господство некоторых узлов, особенно Нью-Йорка, за которым следует Лос-Анджелес, со временем увеличивается;
б) устанавливаются избранные национальные и международные цепи связей.
Авторы заключают: "Все индикаторы указывают на укрепление иерархической структуры командно-контрольных функций и вытекающего из нее обмена информацией... Местная концентрация информации вытекает из высокого уровня неопределенности, подгоняемой, в свою очередь, технологическими изменениями, демассовизацией, дерегулированием и глобализацией рынков... (Однако) по мере того, как будет разворачиваться нынешняя эпоха, важность гибкости как базового механизма, помогающего справляться с трудностями, и важность агломерационного фактора экономии издержек (agglomeration economies) как силы, определяющей размещение, сохранятся. Важность большого города как центра тяжести экономических сделок, таким образом, не исчезнет. Но с надвигающимся регулированием международных рынков.., с уменьшением неопределенности, касающейся правил экономической игры и включенных в нее игроков, концентрация информационной отрасли замедлится, и некоторые виды производства и распределения просочатся на нижние уровни интернационализованной городской иерархии" 20 .
И действительно, иерархия в сети никоим образом не является гарантированной или стабильной: она результат ожесточенной конкуренции между городами, она также подвержена влиянию высокорискованных инвестиций в финансовой сфере и в сфере недвижимости. Так, П.У.Дэниеле в одном из наиболее всеобъемлющих исследований предмета объясняет частичную неудачу крупного проекта реорганизации территории бывших лондонских доков Кэнери Уорф чересчур амбициозной стратегией подрядчика - знаменитой канадской фирмы Olympia&York, которая оказалась неспособной "переварить" избыточные офисные площади в начале 1990-х годов, когда появились первые признаки сокращения занятости в сфере финансовых услуг как в Лондоне, так и в Нью-Йорке. Автор заключает:
"Экспансия услуг в международных рыночных центрах привнесла в глобальную городскую систему большую гибкость и, в конечном итоге, конкуренцию в большей мере, чем наблюдалось в прошлом. Как показал опыт Кэнери Уорф, эта экспансия также поставила результаты масштабного планирования и перестройки в больших городах в жесткую зависимость от внешних факторов, над которыми имеется только ограниченный контроль" 21 .
Таким образом, в начале 1990-х годов, в то время как такие города, как Бангкок, Тайбэй, Шанхай, Мехико или Богота переживали обусловленный развитием бизнеса взрывной урбанистический рост, Мадрид вместе с Нью-Йорком, Лондоном и Парижем испытывали спад, который вызвал резкое падение цен на недвижимость и остановил новое строительство. Эти взлеты и падения городов в различные периоды по всему миру иллюстрируют одновременно зависимость и уязвимость любой местности, включая крупные города, перед меняющимися глобальными потоками.
Почему системы развитых услуг должны зависеть от агломераций в нескольких больших узловых метрополисах? Саския Сассен, венчая годы полевых исследований, проведенных ею самой и другими независимыми исследователями, снова предлагает убедительные ответы. Она утверждает:
Источник: Данные компании Federal Express, обработанные в статье Michelson and Wheeler (1994).
Рис. 6.1. Направления наиболее интенсивного роста информационных потоков (в абсолютном выражении), 1982 и 1990 гг.
"Сочетание пространственного рассеивания и глобальной интеграции дало новые стратегические направления развития крупных городов. После долгой истории существования в качестве центров международной торговли и банковских операций эти города теперь функционируют в четырех новых направлениях: во-первых, как командные пункты организации мировой экономики, отличающиеся высокой концентрацией хозяйственной деятельности; во-вторых, как основные резиденции финансистов и специализированных в сфере услуг фирм...; в-третьих, как места размещения производства, включая производство инноваций в ведущих отраслях; и, в-четвертых, как рынки для произведенных продуктов и инноваций" 22 .
Источник : Federal Express data, разработано Michelson and Wheeler (1994).
Рис. 6.2. Экспорт информации из США в другие центры и регионы мира
Базой развития этих городов, или, скорее, их деловых районов, служит информация, а также высококачественная продукция крупных корпораций. Штаб-квартиры этих корпораций и передовые финансовые фирмы могут найти и поставщиков, и высококвалифицированную специализированную рабочую силу. Они действительно представляют собой сети производства и управления столь гибкие, что не нуждаются в интернализации работников и поставщиков, но способны получать их, когда нужно и в тех количествах, которые требуются в каждом конкретном случае. Это сочетание агломераций ведущих сетей и глобальной сети этих центров с их рассеянными по миру вспомогательными сетями, связанными через телекоммуникации и воздушный транспорт, лучше всего служит гибкости и приспособляемости. Другие факторы, по-видимому, также вносят вклад в усиление концентрации деятельности высокого уровня в нескольких узлах: раз узлы сложились, то понятно нежелание корпораций двигаться с места, поскольку такое движение обесценит крупные инвестиции в ценную недвижимость; далее, личные контакты при принятии критически важных решений в век широко распространенного подслушивания еще необходимы, поскольку, как признался один менеджер в интервью Саскии Сассен, сделки в бизнесе порой по необходимости заключаются на грани легальности 23 . И наконец, крупные мегаполисы все еще предлагают наибольшие возможности для обогащения личности, повышения социального статуса и возможностей индивидуального самоудовлетворения для пользующихся большим спросом профессионалов высшего уровня: от хороших школ для их детей до символического участия в престижном потреблении, включая искусство и развлечения 24 .
Тем не менее развитые услуги и, более того, услуги в целом действительно рассеиваются и децентрализуются, распространяясь на периферию метрополисов, на меньшие метропо-лисы, на менее развитые регионы и некоторые менее развитые страны 25 . Новые региональные центры услуг по обработке информации возникли в Соединенных Штатах (например, Атланта, Джорджия или Омаха, Небраска), в Европе (например, Ницца, Барселона, Штуттгарт, Бристоль), в Азии (например, Бомбей, Бангкок, Шанхай). Периферии крупных метрополисов пухнут от новых офисов, будь то Ореховый Ручей в Сан-Франциско, либо Ридинг близ Лондона. В некоторых случаях новые крупные сервисные центры расцветают на окраинах исторического города. Парижский район Ля Дефанс может служить самым известным и успешным примером. Однако почти во всех случаях децентрализация конторской работы затрагивает второстепенные операции ("back offices"), т. е. массовую обработку документации по сделкам, в которых реализуется стратегия, разработанная и принятая в крупных финансовых корпорациях и центрах высших финансов и развитых услуг 26 . Это именно те виды деятельности, в которых занята основная масса полуквалифицированных конторских служащих, в большинстве - женщин из пригородов, которых заменяют или переобучают по мере того, как развивается технология и продолжаются экономические взлеты и падения.
Значимым в этой пространственной системе развитых услуг является не их концентрация или децентрализация, поскольку оба процесса действительно имеют место в одно и то же время во многих странах и континентах. Дело и не в их географическом положении, поскольку оно фактически подчинено изменчивой геометрии денежных и информационных потоков. В конце концов, кто мог предсказать в начале 1980-х годов, что Тайбэй, Мадрид или Буэнос-Айрес станут важными международными финансовыми и деловыми центрами? Я верю, что мегаполис Гонконг - Шеньчжен - Гуанчжоу - Чжухай - Макао станет одной из крупнейших финансовых и деловых столиц в начале XXI в., вызвав таким образом крупную перегруппировку в глобальной географии развитых услуг 27 . Но для пространственного анализа, который я предлагаю здесь, ошибка в моем прогнозе будет вещью второстепенной. Ведь хотя фактическое местоположение центров высокого уровня в каждый период играет решающую роль в распределении богатства и власти в мире с точки зрения пространственной логики новой системы гораздо более значима изменчивость ее сетей. Глобальный город- это не место, а процесс. Процесс, посредством которого центры производства и потребления развитых услуг и местные общества, играющие при них вспомогательную роль, связываются в глобальной сети на основе информационных потоков, одновременно обрывая связи с районами, удаленными от промышленного центра.
_________________________
4 Превосходный обзор текущих трансформаций пространственных форм и процессов на глобальном уровне см. в Hall (1995: 3-32).
5 Daniels (1993).
6 Norman (1993).
7 Graham (1994).
8 Enderwick (ed.) (1989).
9 Daniels (1993).
10 Thrift (1986); Thrift and Leyshon (1992).
11 Sassen (1991).
12 Daniels (1993).
13 Borjaetal.(eds)(1991).
14 Резюме исследовательского доклада см. в Castells (1991).
15 Cappelin (1991).
* Хинтерланд - район, тяготеющий к какому-либо центру. - Прим. ред.
16 Ibid.: 237.
17 Davis (1994).
18 Cooke (1994); Cooke and Morgan (1993).
19 Michelson and Wheeler (1994).
20 Michelson and Wheeler (1994:102-3).
21 Daniels (1993:166).
22 Sassen (1991:3-4).
23 Личные заметки, сообщенные Сассен за бокалом аргентинского вина в ресторане Harvard Inn, 22 апреля 1994 г.
24 О приблизительной картине дифференциации социальных миров в глобальных городах с использованием Нью-Йорка в качестве иллюстрации см. различные эссе, собранные в Mollenkopf and Castells (eds) (1991) и Mollenkopf (ed.) (1989), а также Zukin (1992).
25 Данные о пространственной дифференциации услуг см.: Castells (1989: ch. 3); Daniels (1993: ch. 5); Marshall et al. (1988).
26 См .: Castells (1989b: ch. 3); Danford and Callas (eds) (1992).
27 См .: Kwok and So (1992); Henderson (1991); Kwok and So (eds) (1995).
6.3 Новое индустриальное пространство
Пришествие высокотехнологичного промышленного производства, а именно производства, основанного на микроэлектронике и компьютерах, возвестило новую логику размещения индустриальных предприятий. Электронные фирмы - производители новых информационно-технологических устройств первыми ввели в практику стратегию размещения, которую производственный процесс, основанный на информации, одновременно и позволял, и требовал. В течение 1980-х годов эмпирические исследования, проведенные сотрудниками и выпускниками Института городского и регионального развития Калифорнийского университета в Беркли, обеспечили достаточно широкий охват характеристик "нового индустриального пространства" 28 . Оно характеризуется технологической и организационной способностью разделять производственный процесс по предприятиям, размещенным в различных местах, одновременно реинтегрируя единство производственного процесса через телекоммуникационные связи, а также и основанную на микроэлектронике точность и гибкость в изготовлении компонентов. Более того, географическая специфика каждого этапа производственного процесса стала желательной из-за уникальных качеств рабочей силы, требуемой на каждой стадии, а также из-за различных социальных черт и характеристик окружающей среды, связанных с условиями жизни конкретных сегментов этой рабочей силы, между которыми существуют четко выраженные различия. Это произошло потому, что высокотехнологичное производство требует профессионального состава, сильно отличающегося от состава рабочей силы в традиционном
производстве; оно организовано в биполярной структуре, вокруг двух господствующих групп примерно одинакового размера: высококвалифицированная, опирающаяся на науку и технологию рабочая сила, с одной стороны, и масса неквалифицированных рабочих, занятых рутинной сборкой и вспомогательными операциями, с другой. Хотя автоматизация все чаще позволяла компаниям устранять нижний слой рабочих, потрясающее увеличение объема производства еще требует и будет некоторое время требовать значительного количества неквалифицированных и полуквалифицированных рабочих, размещение которых на тех же территориях, на которых живут ученые и инженеры, в господствующем социальном контексте экономически невыгодно и социально неуместно. Между указанными выше группами находятся квалифицированные операторы, также составляющие особую группу, которую можно отделить от работников высших уровней высокотехнологичного производства. Малый вес готовой продукции электронных фирм и легкость коммуникационных связей, установленных компаниями по земному шару, особенно американских, еще со времен зарождения отрасли (во времена размещения завода Fairchild в Гонконге в 1962 г.) дали возможность разработать структуру размещения, характеризуемую международным пространственным разделением труда 29 . Грубо говоря, и для электроники, и для компьютеров фирмы искали четыре типа местоположения для каждой из четырех разных операций производственного процесса:
а) НИОКР, инновация и изготовление прототипов были сконцентрированы в высоконоваторских индустриальных центрах на центральных территориях, с высоким уровнем жизни (прежде чем процесс их развития до некоторой степени понизил качество природной среды);
б) квалифицированное изготовление деталей на отдельных заводах, обычно во вновь индустриализованных областях на родине, что в случае США обычно означает города средних размеров в западных штатах;
в) полуквалифицированная массовая сборка и проверка, значительная часть которой была с самого начала сосредоточена на оффшорных предприятиях, особенно в Юго-Восточной Азии, где Сингапур и Малайзия возглавляли движение по привлечению американских электронных корпораций;
г) приспособление электронных устройств к нуждам заказчика, послепродажное обслуживание и техническая поддержка, которые были организованы в региональных центрах, разбросанных по земному шару, обычно в районах, где имелись крупные рынки электроники, - первоначально в Америке и Западной Европе, хотя в 1990-х годах азиатские рынки выросли до равного с Западом статуса.
Европейские компании, привыкшие к удобству своих традиционных, хорошо защищенных мест размещения, подталкивались к децентрализации своих производственных систем в аналогичной глобальной цепи по мере того, как открывались новые рынки, и они начинали чувствовать укусы конкуренции со стороны производств, базирующихся в Азии, а также из-за технологического преимущества американцев и японцев 30 . Японские компании долгое время сопротивлялись необходимости покинуть "крепость Японию", как по причине национализма (по требованию правительства), так и по причине их тесной зависимости от сетей поставщиков, построенных по принципу "точно в срок". Однако невыносимая скученность и взлетающие до небес затраты на операции в районе Токио-Иокогама вынудили их к региональной децентрализации в менее развитые области Японии, особенно на Кюсю 31 (с помощью программы MITI "Технополис"). Затем, с конца 1980-х годов японские компании приступили к созданию структуры размещения производства, начало которой положили их американские конкуренты двумя десятилетиями раньше: оффшорные производственные предприятия в Юго-Восточной Азии, поиск низких трудовых затрат и более мягких ограничений, касающихся окружающей среды, а также рассеивание фабрик по главным рынкам в Америке, Европе и Азии в качестве предосторожности против будущего протекционизма 32 . Таким образом, конец японской замкнутости подтвердил точность модели размещения, которую мы с нашими коллегами предложили для понимания новой пространственной логики размещения высокотехнологичной промышленности. Рисунок 6.3 схематично показывает пространственную логику этой модели, разработанную на основе эмпирических данных, собранных исследователями вне связи с данной работой 33 .
Ключевым элементом для всей системы в этой структуре является размещение технологических инновационных производственных комплексов. Питер Холл и я, а также Филипп Айдало, пионер в этой области исследований, назвали это "инновационной средой" (milieux of innovation) 34 . Под инновационной средой я понимаю специфическую совокупность отношений производства и менеджмента, основанную на социальной организации, которая в целом разделяет культуру труда и инструментальные цели, направленные на генерирование нового знания, новых процессов и новых продуктов. Хотя концепция среды не обязательно включает пространственное измерение, я утверждаю, что в случае отраслей информационной технологии, по крайней мере в этом столетии пространственная близость является необходимым материальным условием существования таких сред из-за свойств природы взаимодействий в инновационном процессе. Специфику инновационной среды определяет именно ее способность генерировать синергию, т. е. добавленная стоимость получается не из кумулятивного эффекта элементов, присутствующих в среде, но из их взаимодействия. Инновационные среды являются фундаментальными источниками инновации и создания добавленной стоимости в процессе промышленного производства в информационную эпоху. Питер Холл и я несколько лет изучали формирование, структуру и динамику главных технологических инновационных сред в разных странах мира, как уже имеющихся, так и предполагаемых. Результаты нашего исследования добавили несколько элементов в понимание структуры размещения информационно-технологических отраслей 35 .
Источник: Разработано Castells (1989a).
Рис. 6.3. Система отношений между характеристиками информационно-технологического производства и производственной пространственной структуры
Прежде всего, обусловленная развитием высоких технологий индустриальная инновационная среда, которую мы называем технополисами, возникла в разнообразных городских формах. Наиболее примечательно, что в большинстве стран, с важными исключениями в США и до некоторой степени в Германии, ведущие технополисы находятся в районах ведущих метрополисов: Токио, Париж-Юг, Лондон-Коридор М4, Милан, Сеул-Инчон, Москва-Зеленоград и, на значительном расстоянии, Ницца-София Антиполис, Тайбэй-Синчу, Сингапур, Шанхай, Сан Пауло, Барселона и т. д. Частичное исключение Германии (в конце концов, Мюнхен является крупным метрополисом) непосредственно связано с политической историей: разрушением Берлина, наиболее важного европейского научно-индустриального центра, и переездом Siemens из Берлина в Мюнхен в последние месяцы существования Третьего рейха, под ожидаемую защиту американских оккупационных сил и при последующей поддержке баварского Христианско-социалистического союза. Так, в противоположность фантастическим образам бурно растущих технополисов, на деле в пространственной истории технологии и индустриализации в информационную эпоху наблюдается преемственность: крупные метрополисы мира продолжают собирать способствующие инновации факторы и создавать синергию как в промышленном производстве, так и в развитых услугах.
Однако некоторые из наиболее важных инновационных центров информационно-технологического производства являются действительно новыми, особенно в Соединенных Штатах, стране, которая выступает технологическим лидером мира. Силиконовая долина, Бостонское шоссе 128 (возродившее и омолодившее старую традиционную производственную структуру), технополис Южной Калифорнии, исследовательский треугольник Северной Каролины, Сиэттл и Остин, не считая прочих, в целом связаны с более поздней волной индустриализации, основанной на информационной технологии. Мы показали, что их развитие было результатом группировки специфических видов обычных факторов производства: капитала, труда и сырья, сведенных вместе неким институциональным предпринимателем и встроенных в особую социальную организацию. Их сырье состояло из нового знания, связанного со стратегически важными областями применения и производимого в крупных инновационных центрах, таких, как Стэндфордский университет, Калифорнийский или Массачусетсский технологические институты, в их инженерных исследовательских группах и сетях, построенных вокруг них. Фактор труда, отличный от фактора знания, требовал концентрации большого количества высококвалифицированных ученых и инженеров из различных местных школ, включая отмеченные выше, но также из других, таких, как Беркли, Сан Хосе или Сайта Клара (в случае Силиконовой долины). Их капитал был также специфическим, готовым принять на себя высокий риск инвестиций в пионерные работы в сфере высокой технологии: либо по причине военной необходимости результатов (расходы, связанные с обороной); либо по причине высоких ставок венчурного капитала как экстравознаграждение за рискованные инвестиции. В начале процесса сочетание этих производственных факторов было, вообще говоря, результатом деятельности одного из институциональных акторов, такого, как Стэндфорд-ский университет, положивший начало Стэндфордскому индустриальному парку, который породил Силиконовую долину; или командования военно-воздушных сил, которое, опираясь на бурный рост Лос-Анджелеса, добыло для Южной Калифорнии оборонные контракты. Эти контракты должны были сделать новый западный метрополис крупнейшим в мире оборонным комплексом с высокой технологией. Наконец, мощный вклад в консолидацию инновационной среды и в ее динамизм вносили социальные сети различных видов, обеспечивая обмен идеями, циркуляцию рабочей силы и "перекрестное опыление" между технологической инновацией и деловым предпринимательством.
Наши исследования новых инновационных сред в США или где-либо еще показывают, что, несмотря на то что пространственная преемственность в доминировании метрополисов действительно существует, она может быть также обращена вспять при соответствующих условиях. А эти соответствующие условия касаются способности концентрировать в пространстве ингредиенты, необходимые для индуцирования синергии. Если дело в этом, что и показывают наши данные, тогда мы имеем новое индустриальное пространство, отмеченное фундаментальным изменением: инновационные среды, новые и старые, строятся на основе своей внутренней структуры и динамики, позднее привлекая фирмы, капитал и труд в построенный ими питомник инновации. Сложившись однажды, инновационные среды одновременно конкурируют и сотрудничают между собой в различных регионах, создавая сеть взаимодействий, которая сводит их вместе в общей индустриальной структуре, невзирая на географическую удаленность. Исследования, проведенные Каманьи и исследовательскими группами, организованными вокруг сети GREMI 36 , показывают растущую взаимозависимость этих инновационных сред по всему земному шару, в то же время подчеркивая, насколько решающей для их судьбы является способность каждой среды повышать свою синергию. Наконец, инновационные среды управляют глобальными сетями производства и распределения, которые охватили всю нашу планету. Вот почему некоторые исследователи, например Амин и Робине, утверждают, что новая индустриальная система является не глобальной и не локальной, а "новым выражением глобальной и локальной динамики" 37 .
Однако, чтобы получить ясную картину нового индустриального пространства, сложившегося в информационную эпоху, мы должны добавить некоторые уточнения. Слишком часто анализ был направлен на рассмотрение иерархического разделения труда по разным функциям, выполняемым на различных территориях. Это важно, но не является сутью новой пространственной логики. Территориальные иерархии могут размываться и даже меняться на противоположные по мере того, как промышленность распространяется по миру, а конкуренция усиливает или подавляет целые агломерации, включая сами инновационные среды. Складываются также вторичные инновационные среды, иногда как децентрализованные системы, ответвляющиеся от первичных центров, но при этом зачастую находящие себе ниши в конкурентной системе, противоборствуя со своими изначальными матрицами. Примерами могут служить: Сиэттл vis-a-vis Силиконовой долины и Бостона в программном обеспечении; Остин, Техас vis-a-vis Нью-Йорка или Миннеаполиса в производстве компьютеров. Более того, как показано в работах Коэна и Борруса, а также Дитера Эрнста, в 1990-х годах развитие электронной промышленности в Азии, главным образом благодаря импульсу американо-японской конкуренции, чрезвычайно усложнило географию отрасли, достигшей стадии зрелости 38 . С одной стороны, существенно рос технологический потенциал в филиалах американских мультинациональных компаний, особенно в Сингапуре, Малайзии и на Тайване, и это сказывалось на местных филиалах. С другой стороны, японские электронные фирмы, как отмечалось выше, в массовом порядке децентрализовали свое производство, чтобы глобализировать экспорт и обеспечить снабжение отечественных "родительских" предприятий. В обоих случаях в Азии была построена обширная база снабжения, и прежнее пространственное разделение труда, в котором филиалы, размещенные в Юго-Восточной и Восточной Азии, занимали нижний уровень иерархии, перестало соответствовать действительности.
Кроме того, на основе обзора свидетельств, доступных к 1994 г., в том числе обследований, проведенных его собственной компанией, Ричард Гордон убедительно доказывает факт возникновения нового пространственного разделения труда, характеризуемого изменчивой геометрией и двусторонними связями между фирмами, расположенными в различных территориальных комплексах, включая ведущие инновационные среды. Его детальный анализ развития Силиконовой долины в 1990-х годах показывает важность отношений за пределами регионов для самых технологически изощренных и требующих постоянного взаимодействия региональных фирм высокой технологии. Поэтому он утверждает, что: "в этом новом глобальном контексте локализованная агломерация, далеко не составляющая альтернативу пространственному рассеянию, становится главной базой для участия региональных экономик в глобальной сети... Регионы и сети составляют взаимозависимые полюса внутри новой пространственной мозаики глобальных инноваций. Глобализация в этом контексте включает не ферментирующие воздействия универсальных процессов, но, напротив, рассчитанный синтез культурного разнообразия в форме дифференцированных логик и возможностей региональной инновации" 39 .
Новое индустриальное пространство не означает заката старых устоявшихся метропо-лисов и восхода новых высокотехнологичных регионов. Нельзя понять его и с помощью упрощенного противопоставления автоматизации в центре дешевому производству на периферии. Оно организовано в иерархии инноваций и изготовления, отчетливо выраженной в глобальных сетях. Но направление и архитектура этих сетей подчинены бесконечно меняющимся отношениям кооперации и конкуренции между фирмами и местностями, иногда исторически кумулятивным, иногда радикально меняющим установленную структуру путем планового институционального предпринимательства. Характерным для логики нового размещения промышленности остается его географическая прерывность, созданная, как это ни парадоксально, из территориальных производственных комплексов. Новое индустриальное пространство организовано вокруг новых потоков информации, которые сводят вместе и разделяют одновременно - в зависимости от циклов или фирм -свои территориальные компоненты. И по мере того, как логика информационно-технологического производства просачивается от производителей информационно-технологических устройств к пользователям таких устройств во всей области производства, новая пространственная логика расширяет охват, создавая множественность глобальных индустриальных сетей, пересечения которых (а также районы, исключенные из них) трансформируют само понятие размещения промышленности, означающее теперь не местоположение фабрик, но производственные потоки.
__________________________
28 Аналитическое резюме свидетельств, собранных в исследованиях новых структур размещения обрабатывающей промышленности, см. в Castells (1988a); Scott (1988); Henderson (1989).
29 Cooper (ed.) (1994).
30 Chesnais(1994).
31 Castells and Hall (1994).
32 Aoyama (1995).
33 Castells (1989b: ch.2).
34 Концепция инновационной среды в применении к технологическому и индустриальному развитию возникла в начале 1980-х годов в Беркли в ряде бесед между Питером Холлом, покойным Филиппом Айдало и мною. На нас также повлияли некоторые экономические работы, написанные примерно в это время Б. Артуром и А.Э. Андерсоном. В 1984 г. и в последующие годы Питер Холл и я в отдельных работах пытались дать формулировку концепции, а в Европе исследовательская сеть, организованная Филиппом Айдало, Groupe de Recherche sur les Milieux Innovateurs (GREMI), занялась систематическим исследованием проблемы, результаты которого публиковались в 1986 г. и в последующие годы. Среди исследователей GREMI Роберто Каманьи дал, по моему мнению, наиболее точный анализ по этой теме.
35 Castells and Hall (1994).
36 CamagniCWl).
37 Amin and Robins (1991).
38 Cohen and Bonus (1995a); Ernst (1994 с ).
39 Gordon (1994:46).
6.4 Повседневная жизнь в электронном коттедже: конец городов?
Развитие электронных коммуникационных и информационных систем позволяет все более уменьшать зависимость между пространственной близостью и выполнением функций повседневной жизни: работой, покупками, развлечениями, заботой о здоровье, образованием, коммунальными услугами, надзором за детьми и т.п. Поскольку города лишаются своей функциональной необходимости, футурологи соответственно часто предсказывают закат города или по крайней мере города в том виде, в котором мы знали его до сих пор. Однако, как показывает история, процессы пространственной трансформации, конечно, намного сложнее. Поэтому стоит рассмотреть скудную эмпирическую информацию по этому предмету 40 .
Драматический рост работы через телекоммуникации (teleworking) является самым обычным допущением, касающимся воздействия информационной технологии на большие города, и последней надеждой плановиков городского транспорта, почти готовых смириться с неизбежностью мегапробок. Однако в 1988 г. один из ведущих европейских исследователей работы через телекоммуникации мог написать без тени юмора, что "имеется больше людей, исследующих работу через телекоммуникации, чем фактически работающих" 41 . На деле, как указывал Квортруп, все дебаты искажаются из-за отсутствия точности в определении, что такое работа через телекоммуникации. Это ведет к значительной неопределенности при измерении феномена 42 . Рассмотрев наличные данные, Квортруп выделяет три категории: а) "люди, которые заменяют работу, ранее выполнявшуюся в традиционной производственной обстановке, работой дома". Это и есть телеработники в строгом смысле слова (telecommuters); б) "самозанятые лица, работающие on-line из дома"; в) "лица, берущие на дом из своего офиса дополнительную работу". Более того, в некоторых случаях эта "дополнительная работа" занимает большую часть рабочего времени, например (согласно Крауту 43 ), у университетских профессоров. По самым надежным подсчетам, первая категория "телеработников", stricto sensu (в строгом смысле слова) регулярно занятых работой on-line дома, в целом очень малочисленна, и не ожидается, что в обозримом будущем их число существенно возрастет 44 . В США, по самым завышенным расчетам на 1991 г., было около 5,5 млн. трудившихся на дому телекоммуникационных работников, но из этого общего числа только 16 % работали через телекоммуникации 35 ч или более в неделю, 25% трудились таким образом менее одного дня в неделю, наиболее частым случаем было два дня в неделю. Таким образом, количество работников, которые в любой данный день работают через телекоммуникации, колеблется, в зависимости от оценок, между 1 и 2% общей рабочей силы, причем наивысший процент показывают крупные метрополисы Калифорнии 45 . С другой стороны, по-видимому, появляется работа через телекоммуникации, порожденная сетевыми компьютерными центрами, разбросанными в пригородах метрополисов для работников, занятых on-line со своими компаниями 46 . Если эти тенденции подтвердятся, трудовая деятельность сможет значительно распространиться по всей территории метрополиса, увеличивая городскую децентрализацию, хотя дома, вероятно, не станут рабочими местами. Рост работы на дому может также принять форму надомной обработки информации на компьютерах, выполняемой временными сотрудниками и оплачиваемой сдельно, по индивидуальным субподрядным договорам 47 . Довольно интересно, что национальное обследование 1991 г., проведенное в США, показало, что менее половины "телеработников" пользовалось компьютерами, а остальные работали с телефоном, пером и бумагой 48 . Примером такой деятельности являются социальные работники и чиновники, расследующие мошенничества при получении социальных пособий в округе Лос-Анджелеса 49 . Безусловно важно (и находится на подъеме) развитие самозанятости и увеличение числа лиц, берущих дополнительную работу на дом, занятых полный либо неполный рабочий день. Как указывалось в предшествующих главах, это часть более широкой тенденции к дезагрегации труда и формированию виртуальных деловых сетей. И это подразумевает не конец офиса, но диверсификацию рабочих мест для большой части населения, особенно для его самого динамичного профессионального сегмента. Все более мобильное телекоммуникационное и вычислительное оборудование усилит эту тенденцию к "офису на ходу" в самом буквальном смысле 50 .
Как эти тенденции повлияют на города? Разрозненные данные дают основания предположить, что, по-видимому, транспортные проблемы осложнятся, а не облегчатся, поскольку растущая активность и сжатие времени из-за новой сетевой организации выражаются в более высокой концентрации рынков в некоторых районах и в большей физической мобильности рабочей силы, которая прежде в рабочее время была прикована к рабочим местам 51 . Время, затрачиваемое на поездки с работы и на работу, держалось в американских метрополисах на стабильном уровне не из-за совершенствования технологии, но из-за более децентрализованной структуры размещения рабочих мест и жилья, что позволяло создать менее напряженные потоки движения от пригорода к пригороду. В тех же городах, особенно в Европе, где над ежедневными поездками еще довлеет радиальная концентрическая структура (Париж, Мадрид или Милан), время на поездки резко увеличилось, особенно для людей, упрямо цепляющихся за автомобили 52 . Что касается новых, расползающихся метрополисов Азии, они вступают в информационную эпоху в сопровождении самых ужасающих транспортных пробок в истории - от Бангкока до Шанхая.
Телемагазины пока также дают меньше, чем обещали. Хотя этот вид торговли в большинстве стран и растет, на деле он скорее заменяет традиционный каталог заказов по почте, чем фактическое присутствие в пассажах и на торговых улицах. Как и другие виды деятельности, выполняемые on-line в повседневной жизни, телемагазины скорее дополняют, чем заменяют торговые районы 53 . Аналогичную историю можно рассказать о большинстве потребительских услуг on-line. Например, банковские операции с помощью телекоммуникаций 54 распространяются быстро, главным образом под давлением банков, заинтересованных в ликвидации филиалов и замене их потребительскими услугами on-line и автоматическими кассовыми аппаратами. Однако консолидированные банковские филиалы продолжают существовать в качестве центров обслуживания, чтобы продавать финансовые продукты своим покупателям путем персонализированных отношений. Даже при связи on-line культурные характеристики местности могут оказаться важными для заключения информационно ориентированных трансакций. Так, First Direct, телефонный банковский филиал Midland Bank в Британии, расположен в Лидсе, ибо исследования показали, что "простое произношение Западного Йоркшира, со своими плоскими гласными звуками, но четкой дикцией и кажущейся внеклассовостью, будет более понимаемым и потому более приемлемым во всем Соединенном Королевстве - жизненно важный фактор для любого бизнеса, основанного на телефонной связи" 55 . Таким образом, система продавцов в филиалах, автоматизированных кассиров, обслуживания клиентов по телефону и трансакций on-line и составляет новую банковскую индустрию.
Здравоохранение представляет собой даже более интересный случай возникающего диалектического отношения между концентрацией и централизацией услуг, ориентированных на индивидуального потребителя. С одной стороны, экспертные системы, коммуникации on-line и видеопередачи с высокой разрешающей способностью позволяют получать медицинские услуги на больших расстояниях. Например, в практике, которая стала обычной, хотя в 1995 г. еще не рутинной, высококвалифицированные хирурги надзирают с помощью видеосредств за операциями, выполняемыми на другом конце страны или мира, буквально направляя менее опытную руку другого хирурга в человеческом теле. Регулярные проверки здоровья также проводятся через компьютер и телефон на базе компьютеризованной свежей информации о пациентах. Местные центры здравоохранения поддерживаются информационными системами с целью улучшить качество и эффективность работы на первичном уровне. Однако, с другой стороны, в большинстве стран крупные медицинские комплексы возникают в специфических местах, обычно в больших метрополисах. Организованные вокруг больших больниц, тесно связанные с медицинскими факультетами и школами медсестер, они объединяют в физической близости частные клиники, возглавляемые самыми выдающимися врачами больницы, радиологические центры, лаборатории, специализированные аптеки и довольно часто магазины подарков и морги, чтобы обслужить весь диапазон потребностей. И действительно, такие медицинские комплексы являются крупной экономической и культурной силой в районах и городах, где они расположены, и имеют тенденцию расширяться со временем на окрестности. Вынужденный переселяться, комплекс переселяется в целом 56 .
Парадоксально, но школы и университеты - это институты, наименее затронутые виртуальной логикой, встроенной в информационную технологию, несмотря на предсказанное квазиуниверсальное использование компьютеров в классных комнатах развитых стран. Но вряд ли классные комнаты растворятся в виртуальном пространстве. В случае начальных и средних школ дело в том, что они являются как центрами по уходу за детьми или приютами для детей, так и учебными учреждениями. В случае университетов это происходит потому, что качество образования еще ассоциируется и долгое время будет ассоциироваться с интенсивным взаимодействием лицом к лицу. Таким образом, крупномасштабный опыт заочных университетов независимо от их качества (плохого - в Испании, хорошего - в Британии) показывает, что это такая форма образования, которую люди выбирают, если не могут учиться в традиционных университетах. Эти формы могли бы играть значительную роль в будущей, лучшей системе образования для взрослых, но едва ли смогут заменить нынешние институты высшего образования.
Компьютерные коммуникации распространяются по миру широко, хотя, как отмечалось выше (в главе 5), географически крайне неравномерно. Некоторые сегменты обществ во всем мире, неизменно сконцентрированные в высшем профессиональном слое, взаимодействуют друг с другом, укрепляя социальное измерение пространства потоков 57 .
Нет смысла перечислять весь список эмпирических иллюстраций воздействия информационной технологии на пространственное измерение повседневной жизни. Из различных наблюдений возникает сходная картина одновременного пространственного рассеяния и концентрации через посредство информационных технологий. Как показывает обследование, проведенное в 1993 г. Европейским фондом улучшения жилищных условий, люди все чаще работают и управляют услугами из дома 58 . Таким образом, центральная роль дома ("домоцентричность") является важной тенденцией в новом обществе. Однако это не означает конца города. Поскольку рабочие места, школы, медицинские комплексы, предприятия, предоставляющие потребительские услуги, территории для отдыха, торговые улицы, торговые центры, спортивные стадионы и парки еще существуют и будут существовать, а мобильность людей, циркулирующих между всеми этими местами, возрастает именно благодаря новой, приобретенной свободе в организации работы и социальных сетей, время становится все более гибким, а места - все более уникальными по мере того, как люди циркулируют между ними все быстрее и свободнее.
Тем не менее взаимодействие между новой информационной технологией и текущими социальными изменениями оказывает существенное воздействие на города и пространство. С одной стороны, существенно трансформировалась городская планировка, но эта трансформация не следует единому универсальному образцу, она широко варьирует в зависимости от исторических, территориальных и институциональных контекстов. С другой стороны, упор на интерактивность между местами превращает пространственные структуры поведения в непрестанно меняющуюся сеть взаимодействий, которая лежит в основе возникновения нового рода пространства - пространства потоков. Здесь мне следует сделать анализ обоих аспектов более сжатым и поднять его на строго теоретический уровень.
_________________________
40 Источники по темам, затронутым в этом разделе, см. в Graham and Marvin (1996).
41 Stienie (1988:8)
42 Qvortup (1992:8)
43 Kraut (1989).
44 Rijn and Williams (eds) (1988); Nilles (1988); Huws et al (1990).
45 Mokhtarian (1991a, 1991b); Handy and Mokhtarian (1995).
46 Mokhtarian (1991b).
47 См . Lozano (1989); Gurstein (1990).
48 Telecommuting Data form Link Resources Corporation, цит . по Mokhtarian (1991b).
49 Mokhtarian (1992:12)
50 The New Face of Business//Business Week (1994a:99ff).
51 Я опирался на сбалансированную оценку воздействий, сделанную Vessali (1995).
52 Cervero (1989,1991); Bendixon (1991).
53 Miles (1988); Schoonmaker (1993); Menotti (1995).
54 Silverstone (1991); Castano (1991).
55 Fazy (1995).
56 Lincoln et al. (1993); Moran (1990); Miller and Swensson (1995).
57 Batty and Ban- (1994); Graham and Marvin (1996).
58 Moran (1993).
6.5 Трансформация городской формы: информациональный город
Информационная эпоха возвещает новую городскую форму - информациональный город. Однако как индустриальный город не был всемирным повторением Манчестера, так и возникающий информациональный город не будет копировать Силиконовую долину, не говоря уж о Лос-Анджелесе. Однако, как и в индустриальную эру, несмотря на чрезвычайное разнообразие культурных и физических контекстов, в транскультурном развитии информационального города имеются общие фундаментальные черты. Я покажу, что благодаря природе нового общества, основанного на знании, организованного вокруг сетей и частично созданного из потоков, информациональный город является не формой, но процессом, процессом, который характеризуется структурным доминированием пространства потоков. Прежде чем развивать эту идею, необходимо, я полагаю, показать разнообразие возникающих в новый исторический период городских форм, чтобы противодействовать примитивному технологическому видению, когда на мир смотрят сквозь сетку бесконечных автомагистралей и оптико-волоконных сетей.
6.5.1 Последний фронтир Америки: пригороды
Образ гомогенного бесконечного пригородного/экс-городского пространства города будущего опровергается даже своим невольным образцом, Лос-Анджелесом, противоречивая сложность которого раскрыта в чудесной книге Майка Дэвиса "City of Quartz" 59 . Однако к концу тысячелетия возникает мощная тенденция: вокруг американских метрополисов, на Западе и Юге, на Севере и Востоке волна за волной возникают пригороды. Джоэл Гарро подметил в своем журналистском рассказе о подъеме пригорода - Эдж Сити (Edge City), что эта пространственная модель в Америке повсюду имеет сходные черты, находясь в центре нового процесса урбанизации. Автор эмпирически описывает Эдж Сити сочетанием пяти критериев: "Эдж Сити - это любое место, которое: а) имеет более пяти миллионов квадратных футов сдаваемой в аренду офисной площади - места работы в информационную эпоху; б) имеет шестьсот тысяч или более квадратных футов сдаваемой в аренду торговой площади;... в) имеет больше рабочих мест, чем спален; г) воспринимается населением, как единое целое; д) совершенно не походит на "сити", каким он был всего тридцать лет назад".
Автор рассказывает, что такие места растут как грибы вокруг Бостона, Нью- Джерси, Детройта, Атланты, Феникса, в Южной Калифорнии, в районе залива Сан-Франциско и Вашингтона. Это и территории для работы, и центры обслуживания, вокруг которых миля за милей простираются дома на одну семью со все боле плотной застройкой, где организуется "центральное положение" дома в частной жизни. Автор замечает, что эти экс-городские констелляции "связаны вместе не железными дорогами и линиями метро, но автомагистралями, скоростными магистралями и спутниковыми антеннами тридцати футов в диаметре. Характерный для них монумент - не конная статуя героя, но солнечные атриумы и тенистые вечнозеленые деревья во дворах штаб-квартир корпораций, центров здоровья и торговых центров. Новые урбанистические районы отмечены не пентхаузами старых городских богачей или лачугами старых городских бедняков, вместо этого характерное для них сооружение - это знаменитый изолированный дом на одну семью, пригородный дом, окруженный газоном, который сделал Америку цивилизацией, обладающей наилучшими жилищными условиями из всех, которые мир когда-либо знал" 60 .
Естественно, там, где Гарро видит неугомонный "дух фронтира", присущий американской культуре, всегда создающей новые формы жизни и пространства, Джеймс Говард Кунцлер видит господство достойной сожаления безликости, "географии нигде" 61 , вновь разжигая многолетний спор между сторонниками и противниками резкого отхода Америки от европейского наследия в сфере организации городского пространства. Однако для целей моего анализа я рассмотрю только два главных пункта этого спора.
Во-первых, развитие этих слабо связанных между собой экс-городских констелляций подчеркивает функциональную взаимозависимость различных единиц и процессов в данной городской системе, простирающейся на очень большие расстояния, минимизируя роль территориальной близости и максимизируя коммуникационные сети во всех их измерениях. В ядре американского Эдж Сити находятся потоки обмена 62 .
Во-вторых, эта пространственная форма и в самом деле очень специфична именно для американского опыта. Ибо, как признает Гарро, она встроена в классическую структуру американской истории, всегда подталкивающей к бесконечным поискам "земли обетованной" и ее заселению. Хотя чрезвычайный динамизм этого поиска действительно помог построить одну из самых жизнеспособных наций в истории, это было сделано ценой возникновения (со временем) ошеломляющих социальных проблем и проблем окружающей среды. Каждая волна социального и физического эскапизма (например, бегство из городских центров, оставившее низшие общественные классы и этнические меньшинства запертыми в руинах) углубляла кризис американских городов 63 и затрудняла управление чересчур растянутой инфраструктурой и подвергающимся чрезмерным стрессам обществом. Если строительство тюрем, арендуемых частными компаниями ("jails-for-rent") в Западном Техасе, не считать благим процессом, дополняющим сокращение социальных и физических инвестиций в центры американских городов, fuite en avant ("бегство вперед") американской культуры и пространства, по-видимому, дойдет до предела, т. е. до отказа смотреть в лицо неприятной реальности. Таким образом, профиль американского информационального города представлен не только феноменом Эдж Сити, но и отношением между быстрым развитием новых "экс-городских" районов, упадком городских центров и старением искусственной пригородной среды 64 .
Европейские города вошли в информационную эпоху по другому пути пространственной перестройки, связанному с их историческим наследием, хотя они столкнулись с новыми проблемами, не всегда резко отличающимися от проблем, возникающих в американском контексте.
__________________________
59 Davis(1990).
60 Garreau (1991)
61 Kuntsler (1993).
62 См. сборник статей Caves (1994)
63 Goldsmith and Blakely (1992).
64 Fainstein et al. (eds) (1992); Gottdiener (1985).
6.5.2 Увядающий шарм европейских городов
Новая городская динамика крупных европейских метрополисов в 1990-х годах характеризуется несколькими тенденциями 65 .
Деловой центр является, как и в Америке, экономическим двигателем города, встроенным в сеть глобальной экономики. Деловой центр состоит из инфраструктуры телекоммуникаций, коммуникаций, развитых услуг и офисного пространства, опирающейся на создающие технологию центры и учебные институты. Он процветает благодаря обработке информации и контрольным функциям. Они обычно дополняются туризмом, аэропортами и дальними скоростными магистралями - это узел сети, связывающей между собой метрополисы 66 . Таким образом, деловой центр существует не сам по себе, но благодаря своим связям с другими эквивалентными узлами, организованными в сети, которая и формирует узел как реальную целостность управления, инноваций и работы 67 .
Новая менеджерская технократическая и политическая элита создает закрытые для посторонних пространства, столь же изолированные и удаленные от города в целом, как буржуазные кварталы индустриального общества. Но из-за того, что профессиональный класс больше, они создаются во много большем масштабе. В большинстве европейских городов (Париж, Рим, Мадрид, Амстердам), в отличие от Америки - если мы исключим Нью-Йорк, самый неамериканский из городов США, - замкнутые жилые кварталы имеют тенденцию присваивать городскую культуру и историю, размещаясь в восстановленных или хорошо сохранившихся районах городского центра. Этим они подчеркивают факт, что когда господство четко установлено и подкреплено силой (в отличие от Америки нуворишей), элите не нужно отправляться в пригородную ссылку, чтобы убежать от простонародья. Однако в случае Соединенного Королевства, где ностальгия по жизни дворянства в сельской местности выражается в строительстве дорогих резиденций в избранных пригородах метрополисов, а иногда в урбанизации очаровательных исторических деревень в окрестностях крупных городов, эта тенденция ограничена.
Пригородный мир европейских городов социально диверсифицирован. Пространство его сегментировано в различных периферийных районах вокруг центрального города.
Имеются традиционные рабочие пригороды, часто организованные вокруг больших государственных многоквартирных жилых массивов, позже перешедших в собственность частных владельцев. Есть новые городки, французские, британские или шведские, где живет более молодое население, принадлежащее к средним классам, возраст которого затрудняет им проникновение на жилищный рынок городского центра. Имеются также периферийные гетто более старых государственных жилых массивов, примером которых является парижский La Coumeuve, где живут новые иммигранты и рабочие, лишенные "права на город". В европейских городах пригороды являются также местом сосредоточения как традиционного промышленного производства, так и новых высокотехнологичных отраслей, которые размещаются в новейших и с точки зрения окружающей среды наиболее привлекательных периферийных районах метрополиса, достаточно близко к коммуникационным центрам, но в удалении от старых индустриальных районов.
Центры городов до сих пор формируются их историей. Так, традиционные рабочие кварталы, населенные чаще работниками сферы услуг, составляют особое пространство. Оно наиболее уязвимо и потому становится полем битвы между представителями бизнеса и среднего класса, предпринимающими попытки перестройки, и вторжением контркультур (в Амстердаме, Копенгагене, Берлине), пытающихся присвоить "полезную ценность" (use value) города. Поэтому они часто становятся оборонительными анклавами для рабочих, которым не за что бороться, кроме своих домов. Одновременно они являются значимыми соседскими общинами и вероятными бастионами ксенофобии и местного патриотизма.
Новый профессиональный средний класс в Европе разрывается между стремлением к мирному комфорту скучных пригородов и притягательностью лихорадочной и часто слишком дорогой жизни в городе. Компромисс между разными пространственными структурами работы в семьях, где работают оба супруга, часто определяет местоположение семейного дома.
Центральная часть города и в Европе тоже является средоточием иммигрантских гетто, однако, в отличие от американских гетто, большинство этих районов не настолько экономически обездолены, поскольку проживающие там иммигранты - обычно рабочие с крепкими семейными связями, которые могут рассчитывать на очень сильную поддержку. Благодаря этому европейские гетто представляют собой семейно ориентированные общины, которые едва ли будут затоплены уличной преступностью. В этом отношении Англия снова кажется исключением. Некоторые населенные этническими меньшинствами кварталы в Лондоне (например, Тауэр Хамлетс или Хэкни) ближе к американским гетто, чем к парижскому La Goute d'Or. Парадоксально, но именно в центральных районах европейских городов, где расположены административные здания и увеселительные заведения, будь то во Франкфурте или в Барселоне, демонстрирует себя городская мар-гинальность. Ее тотальная оккупация наиболее оживленных улиц и узлов общественного транспорта есть стратегия выживания, предназначенная для того, чтобы быть на виду, чтобы люди могли добиться внимания общественности, когда речь идет о получении благотворительной помощи либо обычном полицейском надзоре; или заняться частным бизнесом, будь то торговля наркотиками или проституция.
В главных европейских метрополисах обрисованная мной городская структура варьирует в зависимости от их дифференциальных ролей в европейской сети городов. С одной стороны, чем ниже их положение в новой информациональной сети, тем труднее им уйти от индустриальной стадии и тем более традиционной будет их городская структура, где старые установившиеся соседские общины и торговые кварталы играют в динамике города определяющую роль. С другой стороны, чем выше их положение в новой конкурентной структуре европейской экономики, тем значимее будет роль развитых услуг в деловом районе и тем интенсивнее пойдет реконструкция городского пространства.
Решающим фактором в новых урбанистических процессах в Европе и повсюду является то, что городское пространство все больше дифференцируется в социальном отношении, одновременно становясь функционально взаимосвязанным, независимо от физической близости. Отсюда следует, что символическое значение, размещение функций и социальное присвоение пространства на территории метрополиса отделяются друг от друга. Эта тенденция лежит в основе самой важной трансформации городских форм в мире, проявляющейся с особой силой в новых индустриальных регионах: подъема мегаполисов.
_________________________
65 О событиях в европейских городах см. Hall (1995); Martinotti (1993); Borja et al. (eds) (1991); Siino (1994); Deben et al. (eds) (1993).
66 Dunford and Kafkalas (eds) (1992); Robson (1992)
67 Tan- and Dupuy (eds) (1988).
6.5.3 Урбанизация в третьем тысячелетии: мегаполисы
Новая глобальная экономика и возникающее информациональное общество действительно имеют новую пространственную форму, которая развивается в разных социальных и географических контекстах, - мегаполисы 68 . Мегаполисы представляют собой очень большие агломерации людей. Все мегаполисы (13 - по классификации ООН) имели в 1992 г. населения свыше 10 млн. человек (см. табл. 6.1 и рис. 6.4), а в четырех из них в 2010 г. население, по прогнозам, намного превысит 20 млн. Но не размер является их определяющей чертой, а то, что они служат узлами глобальной экономики, концентрирующими административные, производственные и менеджерские высшие функции на всей планете; контроль средств массовой информации; реальную политику силы и символическую способность создавать и распространять сообщения. Они имеют названия, по большей части чуждые господствующей пока европейско-североамериканской культурной матрице:
Токио, Сан-Паулу, Нью-Йорк, Сьюдад де Мехико, Шанхай, Бомбей, Лос-Анджелес, Буэнос-Айрес, Сеул, Пекин, Рио-де-Жанейро, Калькутта, Осака. В дополнение к ним Москва, Джакарта, Каир, Нью-Дели, Лондон, Париж, Лагос, Дакка, Карачи, Тяньцзинь и, возможно, некоторые другие фактически тоже члены клуба 69 . Не все из них (например, Дакка или Лагос) являются доминирующими центрами глобальной экономики, но они связывают с этой глобальной системой большие сегменты населения. Они также служат своеобразным магнитом для целых стран или больших регионов, где они расположены. Мегаполисы должны рассматриваться не только по размерам, но и по силе их притяжения в ведущих регионах мира. Так, Гонконг есть не просто шестимиллионный город, а Гуанчжоу - не просто скопление 6,5 млн. человек; возникает мегаполис с населением от 40 до 50 млн. человек, связывающий Гонконг, Шенчжень, Гуанчжоу, Чжухай, Макао и маленькие городки дельты Жемчужной реки (я покажу это подробнее ниже). Мегаполисы отчетливо выражают глобальную экономику, связывают между собой информационные сети и концентрируют власть в мире, но они являются также местами сосредоточения всех тех сегментов населения, которые борются за выживание, а также и тех групп, которые хотят сделать видимой свою обездоленность, чтобы не умереть отверженными в областях, обойденных информационными сетями. Мегаполисы концентрируют лучшее и худшее, от новаторов и сил будущего до людей структурно ненужных, готовых продать свою ненужность или заставить других платить за нее. Однако наиболее значительным фактом, касающимся мегаполисов, является то, что вовне они связаны с глобальными сетями и глобальными сегментами их собственных стран, в то время как внутри страны они исключают (из глобальных сетей) местные популяции, которые являются либо функционально ненужными. либо социально подрывными. Я утверждаю, что это так же истинно в отношении Нью-Йорка, как и в отношении Мехико или Джакарты. Именно эта отличительная черта глобальной "включенности" и локальной "исключенности", физической и социальной, делает мегаполисы новой городской формой. Эта форма характеризуется функциональными связями, которые она устанавливает на обширных территориях, но при крайне пестрых структурах землепользования на этих территориях. Функциональные и социальные иерархии мегаполисов пространственно размыты и перемешаны, организованы в укрепленных лагерях и испещрены нежелательными "заплатами" в самых неожиданных местах. Мегаполисы - это полные разрывов констелляции пространственных фрагментов, функциональных кусков и социальных сегментов 70 .
Для иллюстрации сошлюсь на создающийся ныне мегаполис, которого еще даже нет на карте, но я должен сказать, не впадая в футурологию, что он будет одним из самых выдающихся индустриальных, деловых и культурных центров XXI в. Региональная система этого мегаполиса объединяет Гонконг, Шенчжень, Гуанчжоу, дельту Жемчужной реки. Макао и Чжухай 71 .
Таблица 6.1.
Крупнейшие городские агломерации мира, 1992 г.
| Ранг | Агломерация | Страна | Население (млн.человек) |
| 1 | Токио | Япония | 25772 |
| 2 | Сан-Паулу | Бразилия | 19235 |
| 3 | Нью-Йорк | США | 16158 |
| 4 | Мехико | Мексика | 15276 |
| 5 | Шанхай | Китай | 14053 |
| 6 | Бомбей | Индия | 13322 |
| 7 | Лос-Анджелес | США | 11853 |
| 8 | Буэнос-Айрес | Аргентина | 11753 |
| 9 | Сеул | КНДР | 11589 |
| 10 | Пекин | Китай | 11433 |
| 11 | Рио-де-Жанейро | Бразилия | 11257 |
| 12 | Калькутта | Индия | 11106 |
| 13 | Осака | Япония | 10536 |
Источник: United Nations (1992).
Взглянем на сверхурбанистическое будущее этого создающегося мегаполиса (см. рис. 6.5). В 1995 г. эта пространственная система, еще не имея названия, охватила территорию свыше 50 000 кв.км с общим населением от 40 млн. до 50 млн. человек, в зависимости от того, где провести границы. Ее единицы, рассеянные посреди сельского ландшафта, были функционально связаны на повседневной основе и сообщались между собой через многообразную транспортную систему - железные дороги, автострады, сельские дороги, суда на воздушной подушке, лодки и самолеты. Строились новые автомагистрали, железная дорога была полностью электрифицирована и проложена вторая колея. Строилась телекоммуникационная система с волоконной оптикой, связывающая все центры области между собой и с остальным миром, главным образом через наземные станции и сотовую телефонную связь. Пять новых аэропортов с проектной пропускной способностью около 150 млн. пассажиров в год строились в Гонконге, Макао, Шенчжене, Чжухае и Гуанчжоу. Были также построены новые контейнерные порты в Северном Лантау (Гонконг), Янътьяне (Шенчжень), Гаоляне (Чжухай), Хуанпо (Гуанчжоу) и Макао, составляя вместе крупнейшее скопление портовых мощностей в мире. Сердцевиной такого потрясающего развития являются три взаимосвязанных явления.
- Экономическая трансформация Китая и его связь с глобальной экономикой и с Гонконгом, одним из узловых пунктов такой связи. Так, в 1981-1991 гг. ВВП провинции Гуандун возрастал в реальном выражении на 12,8% в год. Инвесторы, базирующиеся в Гонконге, к концу 1993 г. инвестировали в Китай 40 млрд. долл. США, что составляло Уз общего объема прямых иностранных инвестиций. В то же время для Гонконга Китай был крупнейшим иностранным инвестором, вкладывающим около 25 млрд. долл. в год (по сравнению с японскими 12,7 млрд. долл.). Управление этими потоками капитала зависело от деловых трансакций, проводимых в различных единицах системы мегаполиса и между ними. Таким образом, Гуанчжоу был практически связующим пунктом между гонконгским бизнесом и местными правительствами и предприятиями не только в провинции Гуандун, но и во внутреннем Китае.
- Перестройка экономической базы Гонконга в 1990-х годах привела к резкому сокращению традиционной производственной базы города за счет роста занятости в развитых услугах. Так, число производственных рабочих в Гонконге уменьшилось с 837 тыс. в 1988 г. до 484 тыс. в 1993 г., в то время как число занятых в торговом и деловом секторах возросло за тот же период с 947 тыс. до 1,3 млн. человек. Гонконг развивал свои функции в качестве глобального делового центра.
- Однако гонконгские производственно-экспортные мощности не снизились: они просто изменили свою индустриальную организацию и пространственное размещение. Примерно за 10 лет, между серединой 1980-х и серединой 1990-х годов, промышленники Гонконга инициировали в маленьких городках дельты Жемчужной реки один из самых масштабных процессов индустриализации в истории человечества. К концу 1994 г. гонконгские инвесторы, часто используя семейные и деревенские связи, создали в дельте 10 000 совместных предприятий и 20 000 обрабатывающих фабрик, на которых работало, по разным оценкам, около 6 млн. рабочих. Большая часть этой популяции, проживающая в общежитиях компаний в полусельских районах, пришла из окружающих провинций через границы Гуандуна. Эта гигантская индустриальная система ежедневно управлялась многослойной менеджерской структурой, базирующейся в Гонконге, менеджеры которой регулярно ездили в Гуанчжоу, а за производством в сельской местности наблюдали местные менеджеры. Материалы, технологии и менеджеры присылались из Гонконга и Шенчженя, а готовые товары обычно экспортировались через Гонконг, причем стоимость их фактически превосходила стоимость экспортной продукции, произведенной в самом Гонконге, хотя строительство новых контейнерных портов в Янътьяне и Гаоляне было нацелено на диверсификацию экспортных площадок.
Источник : United Nations (1992).
Рис. 6.4. Крупнейшие городские агломерации мира (более 10 млн. жителей в 1992 г.)
Источник: разработано Woo (1994).
Рис. 6.5. Схематическое представление главных узлов и связей в городской области дельты Янцзы
Ускоренный процесс экспортоориентированной индустриализации и развития деловых связей между Китаем и глобальной экономикой привел к беспрецедентному урбанистическому взрыву. Население особой экономической зоны Шенчженя на границе с Гонконгом между 1982 и 1995 гг. выросло с нуля до 1,5 млн. жителей. Местные правительства во всей области, получив массу наличных денег от иностранных инвесторов китайского происхождения, приступили к осуществлению крупных инфраструктурных проектов, самым удивительным из которых (во время написания этой книги еще находившимся на стадии планирования) было решение местного правительства Чжухая построить 60-километровый мост над Южно-Китайским морем, чтобы связать Чжухай и Гонконг.
Южнокитайский метрополис, еще не вполне сложившийся, но уже вполне реальный, является новой пространственной формой. Это не традиционный мегалополис, идентифицированный Готтманом в 1960-х годах на северо-восточном побережье Соединенных Штатов. В отличие от этого классического случая, мегаполис Гонконг-Гуандун состоит не из физической конурбации городских/пригородных единиц при относительной функциональной автономии каждой из них. В экономическом, функциональном и социальном отношении он быстро становится взаимозависимым целым, и эта целостность еще укрепится после того, как Гонконг официально станет частью Китая в 1997 г., а Макао станет под китайский флаг в 1999 г. (Эти строки писались в 1996 г. - Прим. ред.) Но в области есть значительные пространственные пробелы, с сельскими поселениями, сельскохозяйственными землями, неразвитыми районами, разделяющими городские центры, с фабриками, рассеянными по всему региону. Внутренние связи в районе и необходимая связь всей системы с глобальной экономикой через множественные коммуникационные связи являются подлинным становым хребтом этой новой пространственной целостности. Потоки определяют пространственные формы и процессы. В каждом городе, в пределах каждой территории имеют место процессы сегрегации и сегментации, бесконечно разнообразные по структуре. Но такое сегментированное разнообразие зависит от функционального единства, отмеченного гигантскими техноемкими инфраструктурами, единственным пределом для которых кажется объем пресной воды, который регион еще может получить из района Восточной реки. Южнокитайский метрополис, очень смутно воспринимаемый в наше время большей частью мира, вероятно, станет самым представительным урбанистическим центром XXI в.
Нынешние тенденции указывают в направлении другого азиатского мегаполиса, мегаполиса еще большего масштаба, когда в начале XXI в. коридор Токио - Иокогама -Нагоя (будучи уже функциональным единством) будет связан с районом Осака - Кобе -Киото, создавая крупнейшую агломерацию в истории человечества не только по численности населения, но и по экономической и технологической мощи. Итак, несмотря на все социальные и урбанистические проблемы, несмотря на проблемы окружающей среды, мегаполисы будут по-прежнему расти, как по своему размеру, так и по привлекательности для размещения функций высшего уровня и для человеческого выбора. Экономическая греза о мелких квазисельских общинах будет задвинута исторической волной развития сверхгородов в контркультурную маргинальность. Это происходит потому, что мегаполисы являются:
а) центрами экономического, технологического и глобального динамизма в своих странах и в глобальном масштабе. Они реальные двигатели развития. Экономическая судьба их стран, будь то Соединенные Штаты или Китай, зависит от результатов работы мегаполисов, несмотря на идеологию мелких городков, еще распространенную в обеих странах;
б) центрами культурной и политической инновации;
в) связующими пунктами всех видов глобальных сетей. Интернет не может обойти мегаполисы: он зависит от телекоммуникаций и "телекоммуникаторов", расположенных в этих центрах.
Разумеется, некоторые факторы замедлят темп их роста. Это зависит от точности и эффективности политики, нацеленной на ограничение роста мегаполисов. Планирование семьи уже работает, несмотря на Ватикан, так что мы можем ожидать продолжения падения рождаемости, уже имеющего место. Политика регионального развития может оказаться способной диверсифицировать концентрацию рабочих мест и населения, переместив их в другие районы. Я предвижу крупномасштабные эпидемии и упадок социального контроля, которые сделают мегаполисы менее привлекательными. Однако в целом размеры и господство мегаполисов будут расти, поскольку они по-прежнему будут питаться населением, богатством, властью и новаторами из своего широкого окружения. Кроме того, они служат узловыми пунктами связи с глобальными сетями. Поэтому, в фундаментальном смысле, будущее человечества и страны каждого мегаполиса разыгрывается в эволюции этих территорий и в управлении ими. Мегаполисы являются узловыми пунктами и центрами власти новой пространственной формы/процесса информационной эпохи: пространства потоков.
Обрисовав эмпирический ландшафт нового территориального явления, мы теперь должны вплотную подойти к пониманию этой новой пространственной реальности. Это требует неизбежной экскурсии по неверным тропинкам теории пространства.
_________________________
68 Понятие сверхгородов (мегаполисов - megacities) было популяризировано в международном масштабе несколькими экспертами-урбанистами, особенно Джанисом Перлманом, основателем и директором нью-йоркского Megacities Project. Журналистский рассказ о ее видении проблемы см. в Time (1993), где также приводятся основные данные по этой теме.
69 См .: Borja and Castells (1996).
70 Mollenkopf and Castells (eds) (1991).
71 Мой анализ возникающего Южнокитайского метрополиса основан, с одной стороны, на личном знакомстве с областью, в частности с Гонконгом и Шенчженем, где я в 1980-х годах проводил исследования, с другой стороны, особенно в том, что касается событий 1990-х годов, на ряде источников, наиболее важными из которых были следующие: Sit (1991); Hsing (1995); Lo (1994); Leung (1993); Ling (1995); Kwok and So (eds) (1995).
6.6 Социальная теория пространства и теория пространства потоков
Пространство есть выражение общества. Поскольку наши общества подвергаются структурной трансформации, разумно предположить, что в настоящее время возникают новые пространственные формы и процессы. Цель анализа, представленного здесь, - идентифицировать новую логику, лежащую в основе таких форм и процессов.
Задача эта нелегкая, поскольку кажущееся простым признание значимого отношения между обществом и пространством скрывает глубокую сложность. Это происходит потому, что пространство не есть отражение общества, это его выражение. Иными словами, пространство не есть фотокопия общества, оно и есть общество. Пространственные формы и процессы формируются динамикой общей социальной структуры. Сюда входят противоречивые тенденции, вытекающие из конфликтов и стратегий взаимодействия между социальными акторами, разыгрывающими свои противостоящие интересы и ценности. Кроме того, социальные процессы влияют на пространство, воздействуя на построенную среду, унаследованную от прежних социопространственных структур. В действительности, пространство есть кристаллизованное время. Чтобы подойти к подобной сложности возможно проще, будем двигаться шаг за шагом.
Что есть пространство? В физике его нельзя определить вне динамики материи. В социальной теории его нельзя определить без ссылок на социальную практику. Поскольку эта область теоретизирования - одно из моих старых увлечений, я все же подойду к проблеме, допуская, что "пространство является материальным продуктом по отношению к другим материальным продуктам - включая людей, - которые вовлечены в (исторически) детерминированные социальные отношения, придающие пространству форму, функцию и социальное значение" 72 . В близкой и более ясной формулировке Дэвид Харви в свой книге "The Condition ofPostmodernity" говорит:
"С материалистической точки зрения мы можем утверждать, что объективные концепции времени и пространства необходимо создаются через материальную практику и процессы, которые служат для воспроизведения социальной жизни... Фундаментальная аксиома моего исследования состоит в том, что время и пространство нельзя понять независимо от социального действия" 73 .
Поэтому мы должны определить на общем уровне, что есть пространство с точки зрения социальной практики; затем идентифицировать историческую специфику социальных практик, например, в информациональном обществе, которое лежит в основе возникновения и консолидации новых пространственных форм и процессов.
С точки зрения социальной теории пространство является материальной опорой социальных практик разделения времени (time sharing). Я немедленно добавляю, что любая материальная опора всегда несет в себе символическое значение. Под социальной практикой разделения времени я имею в виду факт, что пространство сводит вместе те практики, которые осуществляются одновременно. Именно отчетливое материальное выражение такой одновременности дает смысл пространству по отношению к обществу. Традиционно это понятие отождествлялось с близостью, однако фундаментальным является то, что мы отделяем базовую концепцию материальной опоры одновременных практик от понятия близости (contiguity), чтобы объяснить возможность существования материальной опоры одновременности, которая не связана с физической близостью, поскольку именно таков случай доминирующих социальных практик информационной эпохи.
Я утверждал в предшествующих главах, что наше общество построено вокруг потоков: капитала, информации, технологий, организационного взаимодействия, изображений, звуков и символов. Потоки есть не просто один из элементов социальной организации, они являются выражением процессов, доминирующих в нашей экономической, политической и символической жизни. Если дело обстоит именно так, материальной опорой процессов, доминирующих в наших обществах, будет ансамбль элементов, поддерживающих такие потоки и делающих материально возможным их отчетливое проявление в "одновременном времени". Поэтому я предлагаю идею, гласящую, что существует новая пространственная форма, характерная для социальных практик, которые доминируют в сетевом обществе и формируют его: пространство потоков. Пространство потоков есть материальная организация социальных практик в разделенном времени, работающих через потоки. Под потоками я понимаю целенаправленные, повторяющиеся, программируемые последовательности обменов и взаимодействий между физически разъединенными позициями, которые занимают социальные акторы в экономических, политических и символических структурах общества. Доминирующие социальные практики встроены в доминирующие социальные структуры. Под доминирующими социальными структурами я понимаю такое устройство организаций и институтов, при котором внутренняя логика играет стратегическую роль в формировании социальных практик и общественного сознания в обществе в целом.
Абстрактную концепцию пространства потоков можно лучше понять, конкретизировав ее содержание. Пространство потоков, как материальную форму поддержки процессов и функций, доминирующих в информациональном обществе, можно описать (скорее, чем определить) как сочетание по меньшей мере трех слоев материальной поддержки, которые, взятые вместе, образуют пространство потоков. Первый слой, первая материальная опора пространства потоков, состоит из цепи электронных импульсов (микроэлектроника, телекоммуникации, компьютерная обработка, системы вещания и высокоскоростного транспорта, также основанного на информационных технологиях), которые, взятые вместе, образуют материальную основу процессов, имеющих, по нашим наблюдениям, решающее стратегическое значение в сети общества. Это действительно материальная опора одновременных практических действий. Поэтому перед нами пространственная форма, такая же, как "город" или "регион" в организации торгового общества или индустриального общества. В наших обществах пространственное выражение доминирующих функций имеет место в сети взаимодействий, ставших возможными благодаря информационно-технологическим устройствам. В этой сети ни одно место не существует само по себе, поскольку позиции определяются потоками. Поэтому сеть коммуникаций является фундаментальной пространственной конфигурацией, места не исчезают, но их логика и значение абсорбированы в сети. Технологическая инфраструктура, на которой строится сеть, определяет новое пространство почти так же, как железные дороги определяли "экономические регионы" и "национальные рынки" индустриальной экономики; или очерченные внешними границами институциональные постановления граждан (и их технологически передовые армии) определяли "города" торгового общества в эпоху происхождения капитализма и демократии. Эта технологическая инфраструтура сама является выражением сети потоков, архитектура и содержание которых определяются силами, действующими в нашем мире.
Второй слой пространства потоков состоит из узлов и коммуникационных центров. Пространство потоков, в отличие от своей структурной логики, не лишено мест. Оно основано на электронной сети, но эта сеть связывает между собой конкретные места с четко очерченными социальными, культурными, физическими и функциональными характеристиками. Некоторые из них - это коммутаторы, коммуникационные центры, играющие роль координаторов ради гладкого взаимодействия элементов, интегрированных в сети. Другие представляют собой узлы сети, места, где осуществляются стратегически важные функции, строящие ряд базирующихся в данной местности видов деятельности и организаций вокруг некоторой ключевой функции в сети. Расположение в узле связывает местность со всей сетью. Как узлы, так и коммуникационные центры организованы иерархически, в соответствии со своим относительным весом в сети. Но такая иерархия может меняться в зависимости от эволюции видов деятельности, пропускаемых через сеть. В некоторых случаях какие-либо места могут быть исключены из сети, результатом разрыва связей является мгновенный упадок, и, следовательно, экономическая, социальная и физическая деградация. Характеристики узлов зависят от функций, выполняемых данной сетью.
Некоторые примеры сетей и узлов помогут понять данную концепцию. В качестве характерной для пространства потоков сети легче всего представить себе сеть, состоящую из систем принятия решений в глобальной экономике, особенно систем, касающихся финансовой сферы. Это возвращает нас к представленному в этой главе анализу "глобального города" как процесса, а не как места. Анализ "глобального города" как производственного центра (сайта) информациональной/глобальной экономики показал решающую роль "глобальных городов" в наших обществах и зависимость местных обществ и экономик от управленческих функций, осуществляемых в таких городах. Но за пределами главных "глобальных городов" другие континентальные, национальные и региональные экономики имеют собственные узлы, связывающие их с глобальной сетью. Каждый из этих узлов требует адекватной технологической инфраструктуры, системы вспомогательных фирм, обеспечивающих поддерживающие услуги, специализированного рынка труда и системы услуг, необходимых для профессиональной рабочей силы.
Как я показал выше, то, что истинно для высших управленческих функций и финансовых рынков, применимо также и к высокотехнологичному промышленному производству (и к отраслям, производящим высокотехнологичную продукцию, и к отраслям, использующим высокие технологии, т. е. ко всему передовому промышленному производству). Пространственное разделение труда, характеризующее высокотехнологичное производство, переходит в общемировую связь между инновационными средами, центрами высококвалифицированного производства, сборочными линиями и фабриками, ориентированными на рынок, причем имеется ряд межфирменных связей между разными операциями в разных местах производственных линий и другой ряд межфирменных связей между аналогичными функциями производства, расположенного в конкретных местах, которые стали производственными комплексами. Управленческие узлы, производственные центры и коммуникационные центры определены по сети и четко выражены в общей логике через коммуникационные технологии и программируемое, основанное на микроэлектронике, гибкое интегрированное производство.
Функции, которые должны выполняться каждой сетью, определяют характеристики мест, сделавшихся привилегированными функциональными узлами. В некоторых случаях, благодаря исторической специфике, которая привела к тому, что центром данной сети становится конкретная местность, центральными узлами сетей становятся самые неожиданные места. Например, было весьма маловероятно, чтобы Рочестер (штат Миннесота) или парижский пригород Villejuif станут центральными узлами мировой сети передовой медицины и медицинских исследований, тесно взаимодействующими между собой. Но расположение клиники Мэйо в Рочестере, а одного из главных центров лечения раковых заболеваний французской Администрации здравоохранения в Villejuif (в обоих случаях по случайным, историческим причинам) создало комплексы генерирования знаний и передовых методов лечения в этих неожиданных местах. Однажды сложившись, они привлекли исследователей, врачей и пациентов со всего мира: они стали узлами мировой медицинской сети.
Каждая сеть определяет свои центры (сайты) в соответствии с функциями каждого центра и его местом в иерархии, а также с характеристиками продукта или услуги, которые обрабатываются в сети. Так, одна из самых могущественных сетей в нашем обществе - сеть производства и распределения наркотиков (включая отмывание денег) построила специфическую географическую систему, которая изменила значение, структуру и культуру обществ, связанных в сети 74 . В сфере производства и сбыта кокаина центры выращивания коки - Чапаре или Альто Бене в Боливии или Альто Хуалланга в Перу - связаны с лабораториями по выработке готового кокаина и центрами управления в Колумбии, которые были до 1995 г. филиалами штаб-квартир Медельинского и Калийского картелей, которые, в свою очередь, связаны с такими финансовыми центрами, как Майами, Панама, Каймановы острова и Люксембург, с транспортными центрами сетей перевозки наркотиков в Мексике, такими, как Тамаулипас или Тихуана, и, наконец, с центрами распределения в основных метрополисах Америки и Западной Европы. Ни одно из этих мест не может существовать в такой сети само по себе. Картели и их ближайшие американские и итальянские союзники были бы скоро выброшены из бизнеса без боливийского или перуанского сырья, без швейцарских и германских химикатов, без полулегальных финансовых сетей в банковском раю и без сетей распределения в Майами, Лос-Анджелесе, Нью-Йорке, Амстердаме или Ла Корунье.
Поэтому, хотя в анализе глобальных городов дается самая прямая иллюстрация опирающейся на места ориентации пространства потоков в узлах и коммуникационных центрах, эта логика никоим образом не ограничена потоками капитала. Главные доминирующие процессы в нашем обществе отчетливо выражаются в сетях, которые связывают различные места и наделяют каждое из них ролью и весом в иерархии создания богатства, обработки информации и создания власти, которые, в конечном счете, и обусловливают судьбу каждой местности.
Третий важный слой пространства потоков относится к пространственной организации доминирующих менеджерских элит (скорее элит, чем классов), осуществляющих управленческие функции, вокруг которых строится организованное пространство. Теория пространства потоков начинается с допущения, гласящего, что общества асимметрично организованы вокруг доминирующих интересов, специфичных для каждой социальной структуры. Пространство потоков - не единственная пространственная логика наших обществ. Однако оно является доминирующей пространственной логикой, ибо в нашем обществе оно есть пространственная логика доминирующих интересов/функций. Но господство это не является чисто структурным. Оно осуществляется, т. е. воспринимается, решается и насаждается социальными акторами. Поэтому технократическая, финансовая и менеджерская элита, которая занимает в наших обществах ведущие позиции, будет также иметь специфические пространственные требования, касающиеся материальной/пространственной базы своих интересов и действий. Пространственные проявления информациональной элиты составляют другое измерение пространства потоков. В чем состоят эти пространственные проявления?
Фундаментальная форма господства в нашем обществе основана на способности господствующих элит к организации, идущей рука об руку со способностью дезорганизовать те группы общества, которые, составляя численное большинство, видят свои интересы частично (если не вообще) представленными только в рамках удовлетворения господствующих интересов. Четкая организация элит, сегментация и дезорганизация масс - вот, по-видимому, двойной механизм социального господства в наших обществах 75 . Пространство играет в этом механизме фундаментальную роль. Короче говоря: элиты космополитичны, народы локальны. Пространство власти и богатства пронизывает весь мир, тогда как жизнь и опыт народов укоренены в конкретных местах, в их культуре, истории. Поэтому, чем больше социальная организация основана на внеисторических потоках, вытесняющих логику любого конкретного места, тем больше логика глобальной власти уходит из-под социополитического контроля со стороны исторически специфичных местных и национальных обществ.
Если элиты хотят сохранить социальную сплоченность, разработать совокупность правил и культурных кодов, с помощью которых они могли бы понимать друг друга и господствовать над другими, устанавливая границы своего культурного/политического сообщества, они не захотят и не смогут стать текучими сами. Чем более демократичны институты общества, тем четче элиты должны отличаться от населения, не допуская чрезмерного проникновения политических представителей последнего во внутренний круг принятия стратегических решений. Однако я не разделяю маловероятной гипотезы существования "властвующей элиты" a la Райт Миллс. Напротив, реальное социальное господство проистекает из факта, что культурные коды встроены в социальную структуру таким образом, что владение этими кодами уже открывает доступ в структуру власти, и элите не нужно тайно блокировать доступ в свои сети.
Пространственное проявление такой логики принимает в пространстве потоков две главные формы. С одной стороны, элиты формируют свое собственное общество и составляют символически замкнутые общины, окопавшиеся за мощным барьером цен на недвижимость. Они определяют свое сообщество как пространственно ограниченную межличностную сетевую субкультуру. Я предлагаю гипотезу, согласно которой пространство потоков состоит из персональных микросетей, откуда интересы передаются через глобальное множество взаимодействий в пространстве потоков в функциональные макросети. Вот феномен, хорошо известный в финансовых сетях: крупные стратегические решения принимаются за ланчем в привилегированных ресторанах или в загородных домах за игрой в гольф, как в доброе старое время. Но выполняться такие решения будут мгновенно, через связанные телекоммуникациями компьютеры, и здесь, в ответ на рыночные тенденции, могут приниматься собственные решения. Таким образом, узлы пространства потоков включают жилое пространство и пространство для отдыха, которые вместе с резиденциями штаб-квартир и вспомогательными услугами образуют тщательно изолированные пространства, где сконцентрированы доминирующие функции и откуда имеется легкий доступ к космополитическим комплексам искусств, культуры и развлечений. Сегрегация достигается путем расположения в определенных местах и путем контроля над безопасностью этих мест, открытых только для элиты. С вершин власти и их культурных центров начинается ряд символических социопространственных иерархий, где элита более низкого управленческого уровня может воспроизводить символы власти и присваивать их, создавая социопространственные сообщества второго порядка, которые также будут стремиться изолировать себя от общества путем последовательной иерархической сегрегации. Все это, вместе взятое, равносильно социопространственной фрагментации.
Вторая основная отличительная культурная черта элит в информациональном обществе - это тенденция к созданию стиля жизни и дизайна пространственных форм, нацеленных на унификацию символического окружения элиты по всему миру. Исторически сложившаяся специфика каждой местности при этом вытесняется. Поэтому мы видим создание относительно замкнутых пространств на магистралях пространства потоков: международных отелей, убранство которых, от дизайна комнат до цвета полотенец, должно создавать ощущение принадлежности к внутреннему кругу и абстрагирования от окружающего мира, а потому повсюду делается одинаковым. Комнаты отдыха для VIP ("очень важных персон") в аэропортах, предназначенные для поддержания дистанции между собой и обществом на магистралях пространства потоков; мобильный, персональный, on-line доступ к телекоммуникационным сетям, так что путешественник никогда не потеряется; система обслуживания поездок, услуги секретарей, взаимные приглашения и прием гостей - все это сплачивает узкий круг корпоративной элиты через соблюдение одинаковых ритуалов в разных странах. Кроме того, среди информационной элиты распространяется все более гомогенный стиль жизни, игнорирующий культурные границы обществ: регулярное пользование тренажерными залами, джоггинг; обязательная диета - лососина-гриль и зеленый салат, заменяемые в Японии национальными аналогами - удоном и сашими, стены цвета "светлой замши", создающие в интерьере атмосферу уюта; вездесущие компьютеры с жидкокристаллическими мониторами; сочетание деловых костюмов и спортивной одежды; стиль "унисекс" в одежде и т.п. Все это символы интернациональной культуры, идентичность которых связана не с каким-либо специфическим обществом, но с принадлежностью к управленческим кругам информациональной экономики, игнорирующим глобальное культурное разнообразие.
Требование культурной общности между различными узлами пространства потоков отражается также в тенденции к архитектурному единообразию новых управленческих центров в различных обществах. Парадоксально, что попытка постмодернистской архитектуры сломать шаблоны и образцы архитектурной дисциплины привела в результате к навязчивой постмодернистской монументальности, сделавшейся в 1980-х годах общим правилом в зданиях новых корпоративных штаб-квартир от Нью-Йорка до Каошуна. Таким образом, пространство потоков включает символическую связь гомогенной архитектуры в узлах сетей во всем мире. Архитектура бежит от истории и культуры каждого общества и попадает в новый чудесный мир неограниченных возможностей, который скрывается за логикой средств массовой информации. Это культура электронного серфинга, где мы якобы можем вновь изобрести все формы в любом месте, стоит лишь прыгнуть в культурную неопределенность потоков власти. Замкнутость архитектуры во внеисторических абстракциях означает формальную границу пространства потоков.
_________________________
72 Castells (1972:152).
73 Harvey (1990: 204).
74 Arrieta al.(1991); Lasema (1995)
75 См. Zukin (1992).
6.7 Архитектура конца истории
Nomada, sigo siendo un nomada. RicardoBofill 76
Если пространство потоков есть поистине господствующая пространственная форма сетевого общества, формы, функции, процессы и ценности архитектуры и дизайна должны будут, вероятно, определены заново в ближайшие годы. Я рискнул бы сказать, что на протяжении всей истории архитектура была "неудавшимся деянием" ("failed act") общества, опосредованным выражением глубоких тенденций. Эти тенденции не могли быть выражены открыто, но были достаточно сильны, чтобы быть отчеканенными в камне, бетоне, металле, стекле и в визуальном восприятии человеческих существ, которые должны были жить, торговать или молиться в таких архитектурных формах.
Книги Панофского о готических соборах, Тафури об американских небоскребах, Вентури о поразительном китче американских больших городов, Линча об образах города, Харви о постмодернизме как выражении сжатия пространства/времени при капитализме являются лучшими иллюстрациями интеллектуальной традиции, которая использовала формы построенной среды в качестве одного из наиболее значимых кодов для прочтения базовой структуры господствующих в обществе ценностей 77 . Разумеется, простой и прямой интерпретации формального выражения социальных ценностей не существует. Но, как показали исследования ученых и аналитиков и продемонстрировали работы архитекторов, всегда существовала сильная полуосознанная связь между тем, что общество (в своем разнообразии) высказывало, и тем, что архитекторы хотели сказать 78 .
Этой связи более не существует. Моя гипотеза состоит в том, что возникновение пространства потоков размывает значимое отношение между архитектурой и обществом. Поскольку пространственные проявления доминирующих интересов имеют место во всем мире и во всех культурах, искоренение опыта, истории и конкретной культуры как основы значений ведет к общей, внеисторичной и внекультурной архитектуре.
Некоторые тенденции "постмодернистской архитектуры", представленные, например, работами Филипа Джонсона или Чарльза Мура, указывают на попытки под предлогом освобождения от тирании кодов, таких, как модернизм, обрезать все связи с конкретным социальным окружением. Так в свое время поступал и модернизм, но то было выражением исторически укорененной культуры, которая утверждала веру в прогресс, технологию и рациональность. В противоположность этому постмодернистская архитектура провозглашает конец всех систем значений. Она создает смесь элементов, пытаясь извлечь формальную гармонию из трансисторической стилистической провокации. Ирония становится наиболее предпочтительным способом выражения. Однако на самом деле постмодернизм выражает - почти напрямую - новую господствующую идеологию конца истории и вытеснения пространства мест пространством потоков 79 . Лишь если мы достигли конца истории, мы можем смешивать все, что знали прежде. Поскольку мы не принадлежим больше к какому-либо месту, к какой-либо культуре, постмодернизм, в своем крайнем варианте, навязывает нам свою кодифицированную, разрушающую коды логику повсюду, где что-либо строится. За освобождением от культурных кодов скрывается на деле бегство от исторически укорененных обществ. С этой точки зрения постмодернизм можно считать подлинной архитектурой пространства потоков 80 .
Чем больше общества стараются восстановить свою идентичность вдали от глобальной логики неконтролируемой мощи потоков, тем больше они нуждаются в архитектуре, которая показывала бы их собственную реальность, без поддельных красот, почерпнутых из их трансисторического пространственного репертуара. Но в то же время чрезмерно значительная архитектура, пытающаяся высказаться слишком определенно или напрямую выразить коды данной культуры, слишком примитивна, чтобы затронуть наше пресыщенное визуальное воображение. Значение высказываний будет потеряно в культуре серфинга, характерной для нашего символического поведения. Вот почему, как это ни парадоксально, архитектура, которая кажется наиболее заряженной значениями в обществах, сформированных логикой пространства потоков, есть "архитектура наготы", т. е. архитектура, формы которой так нейтральны, так чисты, так прозрачны, что даже не претендуют на то, чтобы что-нибудь сказать. А не говоря ничего, они противопоставляют жизненный опыт одиночеству пространства потоков. Его сообщение - в молчании.
Для ясности я воспользуюсь двумя примерами из испанской архитектуры, которая, как это широко признано, находится сейчас в авангарде дизайна. Оба они касаются, и не случайно, дизайна крупных коммуникационных узлов, где временно материализуется пространство потоков. Испанские торжества 1992 г. дали повод для строительства крупных функциональных зданий, спроектированных лучшими архитекторами. Новый аэропорт Барселоны, спроектированный Бофиллом, попросту объединяет красивый мраморный пол, фасад из темного стекла и прозрачные стеклянные разделительные панели в огромном открытом пространстве. Людям некуда спрятаться от страхов и тревог, которые они испытывают в аэропорту. Ни ковров, ни уютных комнат, ни скрытого освещения. Посреди холодной красоты этого аэропорта пассажирам приходится смотреть в лицо ужасающей истине: они одиноки посреди пространства потоков, они могут потерять связь, они висят в пустоте перехода. Они буквально в руках "Iberia Airlines". Бежать некуда.
Возьмем другой пример - новую мадридскую станцию скоростных поездов, спроектированную Рафаэлем Монео. Это попросту чудный старый вокзал, роскошно отреставрированный и превращенный в пальмовый парк под крышей, полный птиц, которые летают и распевают в закрытом пространстве зала. В соседнем сооружении, примыкающем к такому прекрасному монументальному пространству, находится настоящая станция скоростных поездов. Люди приходят на фальшивый вокзал отдохнуть и погулять по галереям и мостикам, как в парке или музее. Смысл слишком очевиден: мы в парке, а не на вокзале; в старом вокзале росли деревья и пели птицы, осуществляя метаморфозу. Поэтому скоростной поезд становится в этом пространстве неуместной причудой. В сущности, каждому приходит в голову вопрос: что тут делает поезд "Мадрид-Севилья", никак не связанный с европейской скоростной железнодорожной сетью и обошедшийся в 4 млрд. долл. США? Разбитое зеркало пространства потоков выставляется напоказ, а полезная ценность станции восстанавливается в простом и элегантном дизайне, который говорит немного, но делает все очевидным.
Некоторые видные архитекторы, такие, как Рем Коолхас, спроектировавший Большой Дворец конгрессов в Лилле, подводят теоретическую базу под необходимость приспособить архитектуру к процессу делокализации и к важности коммуникационных узлов в жизни людей. Коолхас видит свой проект как выражение "пространства потоков". Архитекторы осознают структурную трансформацию пространства. Стивен Холл получил награду Американского института архитекторов за проект офисов "D .E.Shaw & Company" на 45-й стрит в Нью-Йорке.
"(Проект) предлагает, - по словам Херберта Маскемпа, - поэтическую интерпретацию... пространства потоков... Проект мистера Холла переносит офисы Шоу в место столь же новое, как и информационная технология, которая позволила оплатить строительство. Когда мы входим в двери компании, мы видим, что мы не в Манхэттене шестидесятых годов и не в колониальной Новой Англии. Кстати, даже современный Нью-Йорк остался далеко на земле. В атриуме Холла мы прочно стоим, опираясь ногами на прочный воздух и с головой в облаках" 81 .
Положим, мы приписали Бофиллу, Монео и даже Холлу рассуждения, которые им не принадлежат 82 . Но тот простой факт, что их архитектура позволяет мне или Херберту Маскемпу соотнести формы с символами, функциями, социальными ситуациями, означает, что их строгая, сдержанная архитектура (хотя формально принадлежащая к довольно разным стилям) на деле полна значений. И действительно, архитектура и дизайн, поскольку их формы либо сопротивляются абстрактной материальности доминирующего пространства потоков, либо интерпретируют ее, могли бы стать весьма ценными средствами культурной инновации и интеллектуальной независимости в информациональном обществе. Возможны два главных пути. Либо новая архитектура строит дворцы для новых хозяев, обнажая их уродство, скрытое за абстрактностью пространства потоков, либо она пускает корни в конкретных местах, следовательно, в культуре и в народе 83 . В обоих случаях, в различных формах, архитектура и дизайн, быть может, укрепляют позиции, чтобы сопротивляться потере значений при генерировании знаний, или, что то же самое, для взаимного примирения культуры и технологии.
__________________________
76 Этой фразой открывается архитектурная автобиография Рикардо Бофилла Espacio у Vida (Bofill, 1990).
77 Panofsky (1957); Tafuri (1971); Venturi et al. (1977); Lynch (1960); Harvey (1990).
78 См . Burlen (1872).
79 Мое понимание постмодернизма и постмодернистской архитектуры очень близко к анализу Дэвида Харви. Но я не буду брать на себя ответственность за использование его работы для поддержки моей позиции.
80 Сбалансированное интеллектуальное обсуждение социального значения постмодернистской архитектуры см. в Kolb (1990); более широкое обсуждение взаимодействия между процессами глобализации/информационализации и архитектурой см. в Saunders (ed.) (1996).
81 Muschamp (1992).
82 Собственную интерпретацию Бофилла, касающуюся проекта Барселонского аэропорта (формальным предшественником которого был, я полагаю, его проект парижского Marche St. Honore), см. в его книге (Bofill, 1990). Однако в долгой личной беседе, после прочтения эскиза моего анализа, он не выразил несогласия с моей интерпретацией проекта как "архитектуры наготы", хотя он воспринимал его скорее как новаторскую попытку объединить high-tech и классический дизайн. Мы оба согласились в том, что новые архитектурные памятники нашей эпохи будут, вероятно, "коммуникационными узлами" (аэропорты, железнодорожные вокзалы, пересадочные пункты с одного вида транспорта на другие, телекоммуникационные центры, гавани и компьютеризованные торговые центры).
83 Полезное обсуждение проблемы см. в Lillyman et al. (1994).
6.8 Пространство потоков и пространство мест
Пространство потоков не пронизывает всю область человеческого опыта в сетевом обществе. В самом деле, подавляющее большинство людей, как в развитых, так и в традиционных обществах, живут в конкретных местах и воспринимают свое пространство как пространство мест. Место - это территория, форма, функция и значение которой содержатся в границах физической близости. Иллюстрацией места может служить парижский квартал Bellville.
Бельвиль был для меня, как и для множества других иммигрантов на протяжении своей истории, первым пунктом по приезде в Париж. Двадцатилетний политический изгнанник, которому нечего было терять, кроме своих революционных идеалов, я поселился у испанского строительного рабочего, анархиста и профсоюзного лидера, который и познакомил меня с традициями этого места. Девять лет спустя, уже как социолог, я еще ходил по Бельвилю, работая с комитетами рабочих-иммигрантов и изучая социальные движения, направленные против обновления города. Описывая эту борьбу в своей первой книге, я назвал Бельвиль "La Cite du People" 84 . Через 30 лет после нашего первого знакомства изменились оба- Бельвиль и я. Но Бельвиль остался местом, а я, боюсь, больше смахиваю на поток. Новые иммигранты (азиаты, югославы) влились в давно сложившийся поток тунисских евреев, магрибских мусульман, выходцев из южной Европы, которые сами были наследниками парижских изгнанников, вытолкнутых в Бельвиль в XIX в. османновским проектом строительства буржуазного Парижа. По самому Бельвилю прокатилось несколько волн городской реконструкции, усилившейся в 1970-х годах 85 . Традиционный ландшафт бедного, но гармоничного городского faubourg (предместья) был засорен пластиковым постмодернизмом, дешевым модернизмом, "санитарными" садиками на крышах нескольких обветшалых жилых домов. И все же Бельвиль в 1995 г. оставался четко идентифицируемым местом, как изнутри, так и снаружи. Этнические общины, которые часто вырождаются из-за враждебности друг к другу, в Бельвиле сосуществуют мирно, хотя и держась собственных участков и уж, конечно, не без напряженности. Новые семьи, принадлежащие к среднему классу, обычно молодые, поселились в предместье, надеясь на его жизнеспособность, и внесли большой вклад в его выживание, самостоятельно контролируя попытки обновления старых домов, которые, повышая их стоимость, приводят к выселению бедных семей. Культурные и исторические традиции взаимодействуют в пространстве с подлинно плюралистической обходительностью, придавая ему значение, связывая его с "городом коллективной памяти", a la Кристин Бойе 86 . Ландшафт поглощает и переваривает значительные физические модификации, интегрируя их путем смешанного использования и активной уличной жизни. Однако Бельвиль никоим образом не является "потерянной общиной", которая, как показал Оскар Льюис в своем повторном визите в Тепоцтлан, вероятно, никогда не существовала. Места - это не обязательно общины, хотя они могут вносить вклад в строительство общин. Но жизнь обитателей отмечена характеристиками мест обитания, так что хорошие это места или плохие, зависит от ценностного суждения о том, что такое хорошая жизнь. Жители Бельвиля, не любя друг друга, и уж, конечно, не любимые полицией, построили на протяжении истории значимое, интерактивное пространство, разнообразно используемое и обладающее широким диапазоном функций и выражений. Они активно взаимодействуют со своим ежедневным физическим окружением. Между домом и миром есть место под названием Бельвиль.
Не все места социально интерактивны и пространственно богаты. Именно благодаря своим отличительным физическим и символическим качествам они представляют собой места. Алан Джекобс в своей великой книге о "великих улицах" 87 исследует разницу в городском качестве между Барселоной и Ирвином (представляющим собой пригородную Южную Калифорнию в миниатюре) на основе количества и плотности уличных перекрестков. Полученные им результаты превосходят силу воображения любого осведомленного урбаниста (см. рис. 6.6 и 6.7). Ирвин - действительно место, хотя место весьма особого рода, место, где жизненное пространство жмется к домам, а потоки захватывают все большую долю времени и пространства.
Результат отношений между пространством потоков и пространством мест, между одновременными процессами глобализации и локализации, не предопределен. Например, Токио, чтобы соответствовать своей роли "глобального города", подвергся в 1980-х годах существенной реконструкции, полностью и документально описанной в книге Мачимуры. Правительство города, чувствительное к глубоко коренящемуся японскому страху перед потерей идентичности, добавило к своей ориентированной на бизнес политике реконструкции политику создания образов, воспевающих добродетели старого Эдо, существовавшего до эпохи Мэйдзи. В 1993 г. был открыт Исторический музей (Эдо-Токио Хакубуцакан), публиковался специальный журнал по связям с общественностью, регулярно организовывались выставки. Как пишет Мачимура: "Хотя эти взгляды кажутся диаметрально противоположными, в обоих из них чувствуется стремление к переоформлению западнического образа города в более отечественном духе. А "япониза-ция" западнического города дает важный контекст для дискуссии о "глобальном Токио" после модернизма" 88 .
Источник: Jacobs (1993).
Рис. 6.6. Барселона: Пасео де Грациа
Источник: Jacobs (1993).
Рис. 6.7. Ирвин, Калифорния: деловой комплекс
Однако граждане Токио жалуются не просто на потерю исторической сущности города, но и на сведение своего повседневного жизненного пространства к инструментальной логике "глобального города". Один из проектов символизировал эту логику - проект торжеств вокруг Всемирной ярмарки (World City Fair) в 1997 г., прекрасного повода для строительства крупного делового комплекса на искусственно намытой территории в Токийской гавани. Крупные строительные компании рады были помочь, и в 1995 г. работы уже шли полным ходом. Внезапно на муниципальных выборах 1995 г. независимый кандидат Аошима, телевизионный комик, без поддержки политических партий и финансовых кругов, провел избирательную кампанию под единственным лозунгом: отменить Всемирную ярмарку. Он победил с большим преимуществом и стал губернатором Токио. Несколько недель спустя он, к крайнему удивлению корпорационной элиты, сдержал обещание и отменил Всемирную ярмарку. Локальная логика гражданского общества сравнялась с глобальной логикой международного бизнеса и воспротивилась ей.
Итак, народы еще живут в конкретных местах. Но, поскольку доминирующие функции и власть в наших обществах организованы в пространстве потоков, структурное господство этой логики очень существенно меняет значение и динамику мест. Опыт, будучи связан с местами, отделяется от власти, значение все больше отделяется от знания. Отсюда следует шизофреническое структурное раздвоение между двумя пространственными логиками, которое угрожает разрушить коммуникационные каналы в обществе. Доминирующая тенденция направлена к горизонту сетевого внеисторического пространства потоков, стремящегося навязать свою логику рассеянным сегментированным местам, все слабее связанным друг с другом, все менее и менее способным пользоваться общими культурными кодами. Если мы намеренно не построим культурные и физические мосты между двумя формами пространства, мы можем дойти до жизни в параллельных вселенных, в которых время не может совпадать, ибо они деформированы разными измерениями социального гиперпространства.
__________________________
84 Castells (1972: 496 ff).
85 Современную социальную и пространственную историю Бельвиля см. в очаровательной книге Morier (ed.) (1994); о городской реконструкции Парижа в 1970-х годах см. Godard et al. (1973).
86 Воуег (1994).
87 Jacobs(1994),
88 Machimura (1995:16). См. его книгу о социальных и политических силах, стоявших за реконструкцией Токио: Machimura (1994).
Читать книгу целиком: Библиотека РГИУ
Комментариев нет:
Отправить комментарий